путается под ногами, казался Иллариону спорным.
Погоня завершилась неожиданно. Сворачивая с Сущевского вала на Шереметьевскую, Илларион прижался к бордюру, и тут из-за полосы декоративного кустарника выскочила рыжая, по уши забрызганная грязью собачонка и пулей метнулась через дорогу, даже не подумав остановиться. Забродов машинально ударил по тормозам, колеса «лендровера» угодили на ледяную проплешину, машину занесло, развернуло поперек дороги, протащило юзом несколько метров, и она с грохотом и лязгом впечаталась в борт мебельного фургона.
Илларион ударился головой о дверцу. В глазах у него потемнело, но он последним усилием воли вцепился в ускользающий, крошащийся край реальности и не потерял сознание. Черная кисея, занавесившая мир, стала быстро редеть и наконец рассеялась совсем. Мир снова обрел цвет и звук, словно включился телевизор.
Первым делом Илларион увидел грязную рыжую собачонку, деловито семенившую по тротуару на противоположной стороне улицы, и только после этого услышал встревоженные голоса, над которыми реял матерный вопль водителя фургона, и разглядел мутно-красное пятно на стекле слева. Он потрогал ноющий висок и взглянул на пальцы. Пальцы были в крови.
«Старею», — подумал Забродов, снова запуская заглохший двигатель.
Водитель фургона, подскочив слева, зло рванул на себя дверцу — судя по всему, ему было что сказать лихачу, помявшему казенный автомобиль. Илларион сунул руку за пазуху и ткнул водителю мятый ком денежных бумажек.
— Извини, приятель, — сказал он, выжимая сцепление, — я сегодня тороплюсь.
— Торопится он! — возмущенно завопил водитель, ловко пряча деньги в карман. — Вот менты приедут, они разберутся, куда ты торопишься!
Он схватил Забродова за рукав и потащил из машины.
— Это ты зря, — сказал Илларион.
Водитель коротко охнул и сел на асфальт. Лицо у него было удивленное: он никак не мог понять, что с ним произошло. Боли не было, но вот ноги почему-то не держали, словно из них вдруг начисто исчезли кости.
Дверца «лендровера» с лязгом захлопнулась, мощный двигатель взревел, машина со скрежетом отцепилась от борта хлебного фургона, по асфальту, дребезжа, запрыгала какая-то отлетевшая железка, успевшая набежать жиденькая толпа зевак испуганно шарахнулась в стороны, и зеленый внедорожник устремился в погоню — искать ветра в поле.
Игорь Тарасов плохо запомнил эту гонку; слепая ярость застилала глаза, нога прикипела к педали газа, и только удача, которая всегда сопутствует влюбленным, пьяным и сумасшедшим, уберегла его от смерти среди сплющенных обломков автомобиля.
Где-то на полпути гнавшийся за ним «лендровер» отстал. Тарасов испытал короткий укол сожаления.
Все можно было сделать по-другому, мирно, и, уж во всяком случае, без этой киношной погони, но внутри у него словно включился гигантский насос, нагнетавший под диафрагму сосущий вакуум. Этот вакуум требовал заполнения, и единственным, что могло заполнить эту холодную пустоту внутри, было немедленное энергичное действие. А Забродов… Что ж, Забродов как-нибудь выпутается. В конце концов, он сотни раз выпутывался из ситуаций пострашнее, чем тривиальная дорожная авария.
Он поехал немного медленнее и несколько раз без нужды свернул в боковые улицы, проверяя, не возобновилась ли погоня. Позади было чисто, и, в последний раз обогнув квартал, Тарасов направил машину туда, где его ждали меньше всего. Он вынул из кармана сигареты и содрогнулся от гнева и отвращения, когда пальцы нащупали на дне кармана медный цилиндрик зажигалки.
Он еще не знал, что будет делать, но понимал одно, прежняя жизнь кончилась, и теперь ему придется как-то привыкать ко многим вещам, которые раньше находились за гранью восприятия.
Еще ему было жаль Татьяну.
Он выбросил так и не прикуренную сигарету в окошко и снова увеличил скорость. Недооценивать Забродова нельзя: даже потеряв способность передвигаться, он вполне мог направить по его следам милицию, так что нужно было поторапливаться. Уж чего-чего, а улик против Игоря Тарасова у милиции было предостаточно. Он подумал, а не выкинуть ли ему зажигалку, но решил, что она еще может ему пригодиться. В любом случае, эта игрушка была лишь дополнительным штрихом в имевшей завершенный вид картине. Выбросить ее означало действовать инстинктивно, под влиянием первого испуга, а это было именно то, от чего в незапамятные времена предостерегал их, зеленых новобранцев, инструктор учебного центра спецназа ГРУ Илларион Забродов.
Вспомнив о Забродове, Игорь скрипнул зубами: хуже всего было то, что в эту историю оказались замешаны самые дорогие для него люди. Он представил, как отреагирует Татьяна на сообщение о его аресте и решил: хорошо, что сам он этого не увидит.
«А капитана понять можно, — понемногу приходя в себя, думал он. Сроду он не шел ни на какие компромиссы, когда речь заходила о серьезных вещах. Стащить из штабной палатки ящик тушенки, когда ребята пришли из рейда голодные, это у него всегда было запросто, а вот если кто-то без спроса забрался к соседу в тумбочку и свистнул, к примеру, зубную щетку тут уж пощады не жди… Удивительно, как это он сразу мне башку не отвинтил, безо всяких разговоров. Из-за Таньки, наверное. И еще из-за Афгана. Ах ты, господи, до чего же обидно!»
Так и не угодив в аварию, он припарковался возле дома своего приятеля и сослуживца Виктора Вагина.
В последнее время они работали в разные смены и встречались довольно редко. Кроме того, Игорь подозревал, что Вагин избегает его сознательно: он долгое время подбивал клинья Татьяне, и в конце концов, похоже, получил полный и окончательный отлуп. Игорю казалось, что между его сестрой и Вагиным произошла какая-то неприятная сцена. Татьяна ему ничего не рассказывала, но это было видно по тому, как она напрягалась, когда брат заговаривал о Вагине. Игорь не стал лезть в их личные дела. В конце концов, они оба были взрослыми людьми и вполне могли разобраться между собой без посторонней помощи.
«Болван, — подумал он, выходя из машины и запирая дверцу. — Наверное, тогда все и началось. Если бы я тогда прижал Таньку и выспросил у нее, что произошло, все могло обернуться совсем по- другому.»
В последний раз он видел Вагина накануне. Они случайно столкнулись возле гастронома, где Игорь покупал шампанское и конфеты, готовясь отправиться на день рождения Татьяны. Ничего особенного — постояли, поболтали и разошлись, довольные друг другом. Обыкновенная случайная встреча, которая сегодня почему-то перестала казаться случайной.
Игорь вошел в лифт. Кулаки, стиснутые так, что побелели суставы пальцев, лежали в карманах куртки, как два тяжелых холодных камня, на скулах ходили желваки. Нервы совсем расходились, ему попеременно хотелось то драться, то плакать, то ругаться матом и колотить кулаками в стенку кабины, но он стоял неподвижно и пытался думать, хотя думать, в общем, было не о чем. Картина была ясна во всех деталях за исключением одного: зачем, черт подери, Витьке понадобилось все это?
«А вот это мы сейчас узнаем, — подумал Игорь, выходя из лифта на лестничную площадку и нажимая кнопку звонка. — Это мы сейчас выясним.»
Звонок дребезжал в квартире долго — пожалуй, даже слишком долго, но Игорь не убирал палец с кнопки до тех пор, пока светлое пятнышко дверного глазка не потемнело, заслоненное чем-то изнутри.
Тогда он перестал звонить и ударил в дверь кулаком.
По подъезду прокатилось гулкое эхо, похожее на отголосок выстрела из старинной пушки, глазок снова посветлел, и через мгновение послышался щелчок отпираемого замка.
— Ты что, белены объелся? — спросил Вагин, открывая дверь. Он был заметно навеселе. — Поспать не даешь, мать твою…
Игорь развернулся и молча ударил его в челюсть.
Ему казалось, что вся накопившаяся в нем злость уйдет в этот удар наподобие того, как в одно мгновение яростной бело-голубой вспышкой разряжается переполненный конденсатор. Вагин взмахнул руками, словно собираясь взлететь, и спиной вперед обрушился в глубь прихожей, сбив на пол полочку с
