— Мы с тобой поговорим потом, ты меня достал. Отец и сын вышли из номера. Охранники сопровождали их, олигарх с сыном шли к конференц-залу. В холле Галкин-старший остановился, на его лице появилась улыбка, искренняя и бесшабашная. Он знал, что нравится журналистам. Перед журналистами все проблемы надо прятать внутрь, они должны видеть лишь улыбку.
Охрана находилась чуть впереди от хозяина, обозначая собой невидимую линию, которую нельзя переступать. Первой на этой линии, проворно соскочив с подлокотника, оказалась журналистка и вытянула вперед руку с диктофоном.
— Где ваши камеры?
Тут же в холле все ожило и завертелось. Загорелись лампы подсветки, возникли микрофоны на удочках и без оных, заблестели логотипы, украшающие микрофоны известных каналов и телекомпаний.
Борис Аркадьевич сделал паузу, продолжая улыбаться заговорил хорошо поставленным голосом:
— В последнее время я не очень жаловал прессу. Слишком уж много и смело вы писали о моей семье. Журналисты любят скандалы, но, к вашему сожалению, скандала не получилось, преступник — угонщик машины, сбивший девушек, найден. Мой сын невиновен, — Борис Аркадьевич, даже не поворачиваясь, продолжая смотреть в камеру, указал рукой на Аркашу.
Тот, памятуя наказ отца, произнес:
— Да уж… — и скорбно кивнул.
Он, не привыкший позировать перед журналистами, не знал, куда деть руки, и Борис Аркадьевич понял, что оператор направил объектив именно на дрожащие руки сына. Он взял Аркадия за руку, приблизил к себе.
— Мы дружная семья. К сожалению, и у меня с сыном, как у любого из вас, бывают размолвки. Мы разные поколения, и по-разному смотрим на жизнь. Как вы любите своих детей, так и я люблю своего сына. Поверьте мне, если бы у меня были хоть малейшие основания заподозрить, что он виновен, он бы не стоял здесь, рядом с уважаемыми людьми, а находился бы там, где должен находиться преступник — в тюрьме.
— Правда, что был выписан ордер на его арест? — раздался провокационный вопрос журналистки. Борис Аркадьевич пожал плечами:
— Во всяком случае, к нам с ордером никто не приходил. Мой сын ни от кого не прятался. Он переживал, что его заподозрили в преступлении. Я пытался его успокоить, утешить… Вы же видите, необдуманными публикациями и домыслами вы травмировали его.
— Да уж… — подтвердил Аркадий и вновь кивнул. Постепенно он входил в роль и чувствовал себя незаслуженно обиженным. Черные стекла очков наводили особо чувствительных зрителей на мысль, что веки припухли от слез.
— Чем Аркадий собирается заниматься в будущем?
— Аркадий Борисович, — поправил Борис Аркадьевич журналиста. — Он еще не решил, но, думаю, пойдет по моим стопам. Нужно же кому-то продолжать дело? Вы же сами видите, как мало молодежи на этом форуме, — и Борис Аркадьевич как бы невзначай провел ладонью по собственной лысине, протер морщинистый лоб. — Мы уйдем, кто будет поднимать экономику России? Конечно же они, вот такие, молодые, как мой сын, как вы. Аркадий приехал с самого утра, но только сейчас нашел в себе силы выйти к прессе. Считайте это его дебютом.
— Да уж, — прозвучало из-за спины Бориса Аркадьевича, и олигарх про себя выругался матом.
Дальше посыпались вопросы про форум и про тенденции. Большинство журналистов поняло, что пора «сливать воду», остались лишь самые стойкие — из экономических изданий, понимающие толк в терминологии, умеющие отличить дебет от кредита, а инфляцию от дефолта. Борис Аркадьевич вошел в раж и купался в сложных материях, недоступных пониманию простых смертных. Его прогноз для будущего России был достаточно оптимистичен, конечно, не на ближайшие год-два, а в обозримом будущем.
Аркадий держался стойко. Личный врач олигарха не зря ел свой хлеб.
Как бы невзначай Галкин-старший пару раз прошелся по своим негласным конкурентам, для начала похвалив их за успехи, но потом прояснив, каким недальновидным способом их успехи достигнуты. Интервью, в общем-то, мало кого устроило, потому как не было сказано ничего сенсационного и скандального. Но Борис Аркадьевич к этому и не стремился, ему надо было засветить на экране телевизора сына, что он и сделал.
Галкин был уверен, его интервью появится на всех каналах лишь потому, что до этого он молчал.
— Борис Аркадьевич, а почему ваш преемник находится не в зале, не за большим круглым столом?
— В течение дня он следил за событиями по монитору из своего номера, кстати, как и вся ваша пишущая и снимающая братия. Вы-то, кстати, тоже не в зале сидите. Вас допустили снять протокольный момент… Все, благодарю, Галкин подарил журналистам несколько улыбок, затем, крепко сжав локоть Аркадия, отступил на шаг. Охранники тут же оттеснили прессу, и не выключенные камеры успели снять две направляющиеся к лестнице фигуры в темных костюмах.
— Мне бы такого отца, — негромко произнес один из журналистов.
— Но не дай бог тебе такого сына, — ответила журналистка. — Думаешь, почему он в темных очках? Журналист пожал плечами.
— Потому что такие глаза нельзя показывать крупным планом, они лживые, злые и пустые.
Бородатый журналист задумался. Он не привык мыслить экранными категориями.
Глава 18
Что-что, а распорядок работы ГРУ Илларион Забродов знал как свои пять пальцев.
«Ровно в шесть у них закончится рабочий день, и полковники, майоры, капитаны, генералы — все те, кто несет службу, станут покидать свои кабинеты. Останутся лишь оперативные дежурные да те, кто не успел выполнить намеченное на день».
Теперь у бывшего инструктора был свой мобильный телефон, и он мог звонить с любого места в любую точку земного шара. Слава богу, телефон оформлен не на него, так что если и возникнут проблемы, спросить будет не с кого — хозяин телефона вместе со своим подельником покоятся на дне глубокого озера.
Для Иллариона события последних недель были полны тайн, которые, как он ни пытался разгадать, не мог. Слишком странно пересекались интересы некоторых людей и слишком неожиданно судьба разводила этих людей в разные стороны. Илларион понимал, что теперь он, как свидетель, не представляет для следствия ни малейшего интереса. Любой мало-мальски подкормленный адвокат разобьет его доводы в пух и прах, выставит на посмешище. Ни одного из свидетелей уже нет в живых.
«Лиля Краскова, которая могла все подтвердить или опровергнуть, — с грустью подумал Илларион, — уже ничего не скажет. А Галкин-младший, естественно, как его ни мучай, сам на себя показания давать не станет. Сутенер мертв, девчонки-проститутки, стоявшие у обочины, тоже мертвы, единственная из них оставшаяся в живых, до сих пор не пришла в себя».
У Иллариона был план, причем, хороший план, как считал Забродов. Взять Галкина-младшего и вытянуть из него признание, заставить говорить. Записать признание на видеомагнитофон или кассету, а затем уже с этой кассетой добиться правосудия. Но добраться до Галкина-младшего теперь не представлялось возможным.
«Черт бы вас всех побрал! Мерзавцы! Даже страшные бандиты, против которых я воевал, куда честнее и лучше вас!»
Он взял телефон с сиденья машины и набрал номер одного из кабинетов ГРУ. Не прошло и двух секунд, как в трубке раздался знакомый голос:
— Говорите, вас слушают.
— Чего не представляешься? В трубке послышался кашель, причем, деланный, неестественный.
— Ну вот, ты и раскашлялся, Андрей.
— Чего хотел, Забродов?
