ведь Гобрий был в опале! К тому же все были уверены, что храбрый полководец едет к Томирис на верную смерть. Камбиз — царь царей с головы до самых пят. Человек для него — ничто! Благородный ли, или жалкий простолюдин, — все едино. Он руководствуется только своими чувствами и может втоптать в грязь князя и обсыпать золотом нищего погонщика ослов. Он так и сделал во время этого ужасного перехода через Синай. Услышав, как один из погонщиков осыпает потоком изощренных ругательств упрямое животное, он остановился и с удовольствием стал слушать, а когда услышал, как этот жалкий погонщик осмелился обозвать осла ленивым царедворцем, расхохотался и бросил гнусному рабу увесистый слиток серебра. А родовитого и сиятельного вельможу, который сгоряча, проклиная этот поход, пожаловался на усталость, разгневанный Камбиз повелел переодеть в женское платье и отдал в 'жены' одному иноземному военачальнику. Самое ужасное, что этот варвар использовал по-настоящему свое право 'мужа'... Буду честен и я, Фанет. Если бы ты не пришел, мне бы несдобровать. Ведь это я подкинул Камбизу мысль о тебе. Но ручаться перед тобой за него я не могу. Не хочу тебе лгать — я не в силах предугадать Камбиза, Фанет.
— Ладно, будем надеяться на лучшее. Давай договоримся, Дарий. Продай меня царю подороже, ведь это и в твоих интересах, раз это ты подбросил ему мысль обо мне. Есть у меня одна мыслишка, как ускорить падение Пелусии...
— Если поможешь в этом, будь уверен в щедрой награде — Камбиз в тупике. Да и я не стану скупиться с тобой. Но скажу прямо: если Камбиз разгневается, — я ничем не смогу помочь тебе. Мы все возле Камбиза чувствуем себя, словно находимся рядом с ядовитой коброй, с трепетным ожиданием, на кого она бросится и кого смертельно ужалит.
Камбиз благосклонно принял Фанета. Он простер свое благоволение до того, что припомнил, как при взятии Вавилона доблестный грек преподнес ему свой трофей — какую-то безделушку. У царя царей была очень причудливая память: он мог вспомнить и в мельчайших подробностях о каком-то незначительном эпизоде, происшедшем давным-давно, и начисто позабыть об услуге, оказанной вот только что!
Фанет тоже вспомнил тот случай, когда золотая статуэтка богини Иштар, так напоминавшая своей точеной фигуркой несравненную гетеру славного Милета и поэтому особенно дорогая для влюбленного грека, была безропотно отдана Камбизу, хотя предназначалась для божественной Артемисии. Фанет по одному лишь взгляду понял желание желчного царевича и поспешил протянуть ему в бою взятый, столь ценный для себя трофей, при этом изобразив на лице любезную улыбку. Вот и сейчас старый вояка пытался изобразить всем своим существом беззаветную преданность тому, кого он не любил и боялся.
Камбиз слушал Фанета, изумленно приподняв бровь. Когда Фанет закончил речь, произошло невиданное — Камбиз рассмеялся! Но даже смех этого человека — мелкий, сардонический, наводил какой-то животный ужас, и многих продрало дрожью.
Усилиями тайной службы персидского царя по Пелусии распространился слух о том, что Камбиз отнесется великодушно лишь к тем, кто добровольно сдастся в плен, к тем же, кого возьмут силой, - пощады не будет! Коварный совет Фанета произвел ожидаемый эффект - в городе стало тревожно. В сердца защитников крепости вселилась подозрительность друг к другу. И без того недружелюбные отношения между наемниками и египтянами еще более обострились. До открытого столкновения не доходило лишь потому, что произошел взрыв раздора между самими наемниками. Ливийцы, например, откровенно обвиняли греков в том, что измена Фанета — лишь пробный камень и произошла с ведома греческих наемников. Эфиопы громко кричали, что ливийцы и греки ждут лишь удобного момента, чтобы всем гуртом перебежать к персам. Шерданы хранили грозное молчание, но это молчание беспокоило больше, чем крики эфиопов. Египетские священные корпуса потихоньку располагались так, чтобы было удобнее окружить казармы наемников и раздавить любой бунт или мятеж. Эта гнетущая обстановка должна была как-то разрядиться, и она разрядилась самым ужасным образом, завязав новый узел смертельной вражды.
— Эй, Артемисия, где твой муж?
Услышав грубый хриплый голос, донесшийся со двора, Артемисия прижала крепко детей и забилась мелкой дрожью. После исчезновения Фанета Артемисия жила предчувствием чего-то ужасного. Как и все жены воинов, она каждый раз после вылазки встречала у крепостных ворот возвращающихся воинов, со страхом вглядывалась в лица тех, кого несли на носилках, но каждый раз Фанет возвращался живым и невредимым. Он всегда шел в одиночестве, как-то особняком. Сдержанно отвечал на страстные объятия жены и, разжав ее руки, чаще уходил в казарму, чем к себе домой. Он боялся раскиснуть и размякнуть в семейной обстановке, и тогда решиться на задуманное было бы невыносимо сложно. Он боялся за последствия и избегал взгляда своей жены — боялся не выдержать. Ушел он тайком, как вор...
— Эй, Артемисия, выходи!
Она узнала этот голос. Он принадлежал недругу Фанета — командиру спартанцев Архелаю. Из рук вырвался младшенький — Одиссей. Он вылетел из дома, подбежал к Архелаю и заколотил обеими руками по его панцирю.
— Не смей кричать на маму! Вот придет мой отец и задаст тебе трепку. Он сильнее тебя! Он сильнее всех!
Обычно в таких случаях взрослые смеются, но Архелай не засмеялся, он больно схватил малыша за ухо и вывернул. Мальчик взвыл диким голосом, и на его вопль выскочила Артемисия. Она фурией бросилась на Архелая, но ее перехватили гоплиты и грубо скрутили...
Когда ее вывели из казарм ливийцев, она охрипшим голосом стенала, прося ее убить...
Из эфиопских казарм выволокли уже полуживое существо, которое беззвучно разевало рот...
На плацу перед казармами шерданов беснующуюся толпу, ведущую вконец истерзанную женщину, встретили шерданы во главе со своим предводителем Нао. Спартанец Дамипп швырнул Артемисию, и она упала у ног Нао.
— Шерданы! Это Артемисия, жена изменника Фанета — она ваша!
Артемисия с трудом приподняла голову и взглянула на Нао. И сердце шердана дрогнуло. Старый морской разбойник, просоленный штормами всех ветров, видел и не такое в своей жизни, но такой мольбы в глазах женщины он еще не видел. Предводитель шерданов вынул длинный нож и вонзил в грудь Артемисии, прерывая ее страдания на этой грешной земле. Артемисия вздрогнула, тихо застонала и приникла к земле. Разгневанные спартанцы схватились за мечи, но предводитель шерданов, окинув их высокомерным взглядом, процедил:
— Шерданам не нужны чьи-то объедки.
Шерданы расступились, давая ему дорогу, но как только вождь прошел, они вновь сомкнулись, выжидающе глядя на спартанцев. Те, неловко потоптавшись, повернулись и пошли, проклиная дикого Нао, выбравшего вместо человеческого имени название скалистого мыса в Иберии, логовища морских пиратов.
В один из дней осады греческие наемники, высыпавшие на крепостную стену, воззвали к Фанету, и, когда перебежчик подъехал к крепости, военачальник, спартанец Архелай, прокричал ему, что из-за того, что истинные эллины побрезговали прикасаться к телу жены гнусного и презренного предателя, Артемисия была отдана сначала в казармы ливийских наемников, а сейчас уже услаждает чернокожих нубийцев, после этого ее ожидают шерданы в своих казармах. Фанет содрогнулся. На этом несчастия грека не окончились, а только начались. Наемники на крепостной стене вывели перед собой детей несчастного Фанета — Ахиллеса и Одиссея, а затем на глазах потрясенного отца перерезали им горло. Хлынувшую кровь мучители слили в большой кратер с вином, то есть размешали по греческому обычаю вино, но не водой, а кровью детей Фанета. Архелай, размешивая эту ужасную смесь, стал разливать ее по фиалам поочередно подходящих гоплитов, которые, залпом опорожнив чашу, уступали место следующему.
