пожалуй, многовато. Недаром Мензи называют величайшим медицинским светилом Солнечной системы.
— Пустое, я не обидчив, — сказал Исав. — Вживили мне все это хозяйство, а дальше началось то, чего хирурги и биофизики предвидеть не могли.
— Сердце? — спросила Шелла.
Исав покачал головой.
— Сердце работало как надо, — сказал он. — И печень то же самое, и мозг. Но вся штука в том, что трудились они несогласованно, каждый орган если можно так выразиться, сам по себе: сердце не слушалось указаний мозга, мозг не очень считался с импульсами, которые идут от нервных клеток, и так далее.
— Как же так? — произнесла Шелла.
— Дело в том, что одному человеку еще не приходилось пересаживать так много добра, — пояснил Исав. — Я был первым. Чего-то медики, видно, недоучли.
— Но теперь все в порядке?
Исав улыбнулся:
— Как видите.
— Мензи вас воскресил?
— Нет, Мензи спасовал, — покачал головой Исав. — Жизнью я обязан Жильцони.
— Полно тебе, Абор, — процедил Альвар и сшиб в воду факел, чадивший близ обрубка, на котором они втроем сидели.
— Хозяин отладил меня, как машину, — сказал Исав. — Несколько месяцев возился, ночей не спал.
— Опять хозяин? — резко повернулся к нему Жильцони.
— Извини, Альвар. Сам не знаю, откуда привязалось ко мне это словечко хозяин, — виновато произнес Исав. — Знаете, у меня после клиники часто так бывает, — обратился он к Шелле, — будто кто шепчет в мозгу: сделай то, сделай это. Или какое-нибудь слово привяжется и сидит, как заноза.
— Но это же чудо, что вы остались живы! — восторженно воскликнула Шелла. — А ты более скрытный, чем я думала, — посмотрела она на Альвара. Никогда ни словом мне не обмолвился, что спас жизнь человеку.
— Пустяки! — сказал Альвар. — Тоже мне, героический поступок. Напичкал я Исава, раба божьего, разными реле, установил между ними радиоконтакт с обратной связью — и дело с концом.
— Вас ничто после пересадок не беспокоит? — спросила Шелла Исава.
— Да как сказать… — неожиданно замялся крепыш. — Полного счастья, наверно, не бывает. Все бы ничего, только боли в затылке иногда мучают. Припечет — жизни не рад. Словно кто в мозжечок раскаленную иглу тычет. Вот и нынче — схватило, когда я надумал добираться сюда, к Альвару… А потом отпустило.
Шелла сочувственно вздохнула:
— Скажи, Альвар, неужели ничего нельзя сделать с этими болями? спросила она.
— Я не хирург, а физик, — резко ответил Жильцони. Видно было, что разговор ему неприятен.
— Есть одно средство заглушить боль… — начал Исав.
Жильцони погрозил ему пальцем, и тот умолк.
— Орник в порядке? — спросил он.
— Да.
— Ты загрузил его?
— Полностью. Меня вдруг осенило, что нужно взять с собой… — начал Исав.
— И куда летим, тебя тоже осенило? — перебил Жильцони.
— В Скалистые горы.
— Верно.
— Вертится еще в голове название — «Воронье гнездо», а что за гнездо хоть убей, не знаю, — пожаловался Исав.
— Все в порядке, Абор, — успокоил его Жильцони. — Гнезда еще нет, мы совьем его.
Исав потер лоб.
— Зачем я прибыл сюда, на плот? — пробормотал он. — Не понимаю…
— Ты прибыл сюда для того, чтобы я перед вылетом убедился, что все в порядке.
— Не понимаю…
— Этого от тебя и не требуется, — усмехнулся Альвар. — Ступай к орнику и жди меня.
Исав, неуклюже поклонившись Шелле, двинулся к лодке сквозь заметно поредевшие пары танцующих.
— Странный у тебя приятель, — сказала задумчиво девушка, глядя, как Исав садится в лодку.
Альвар пожал плечами:
— Все люди странные.
— Почему он называет тебя хозяином? Юмор, что ли?
— Скорее, естественное чувство благодарности. Думаешь, это было легко согласовать работу пересаженных органов? Я несколько месяцев ковырялся в радиосхеме, чуть не все деньги ухлопал…
— А чем это он боль заглушает? — продолжала расспрашивать Шелла.
— Наркотиками. Самыми сильными. Они действуют на него не так, как на других людей.
— Почему?
— Искусственные альвеолы в легких, — пояснил Жильцони.
— Ты обращаешься со своим приятелем так, будто и впрямь ты хозяин, а он раб.
— А что же ты думаешь, я возился с ним так, за здорово живешь?
— Не боишься, что раб взбунтуется? — спросила она.
Жильцони усмехнулся.
— Пусть попробует.
— Он сильнее тебя в десять раз.
— Это не имеет значения. Потанцуем?
— Не хочется. Не нравится мне, как ты ведешь себя с Абором, — сказала Шелла.
— Уж не влюбилась ли ты в него, чего доброго?
— Хочешь меня обидеть? Напрасно. Я не собираюсь ссориться с тобой, произнесла негромко Шелла.
Они помолчали.
— Послушай, разве ты улетаешь в Скалистые горы? — спросила тихо Шелла, воспользовавшись паузой в оркестре.
— Да.
— Зачем?
— Дело есть.
Альвар посмотрел на девушку и добавил:
— Дело, самое важное в моей жизни.
— И я об этом ничего не знала…
— Так получилось, Шелла. Не сердись, я все тебе объясню… Видишь ли, я должен сделать выбор: ты — или уравнение мира.
— Выбор? — поразилась Шелла. Ей показалось, что она ослышалась.
— Я имел вчера с Мензи обстоятельный разговор. Попросил его всесторонне исследовать меня.
— Ты себя плохо чувствуешь? — встревожилась Шелла. — Ты болен?
— Не то. Я решил определить потенциал своего головного мозга. Так сказать, потолок моих возможностей. Мензи уделил мне много своего драгоценного времени.
— Что он делал?
— Снимал биотоки, чертил какие-то графики. Потом сказал: «У вас, молодой человек, несомненные признаки гениальности. Будет жаль, если они не получат развития. А это легко может произойти». «Почему?» — спрашиваю я. «Видите ли, — отвечает Мензи, — у вас несчастная конституция. Такая конституция встречается крайне редко. Посмотрите на этот графике, — и протягивает мне ленточку, которая только что выползла из дешифратора электронного диагноста. Затухающая кривая. График пересекается
