Соня короткими глотками выхлебала полчашки, воодушевилась. Летели они замечательно, в воздухе познакомились, Ирина Григорьевна серьезная женщина, научила Соню, как правильно себя вести. И вообще говорит, имей голову на плечах.
— Любому надо иметь голову, — сказал Шибаев. — В связи с чем она тебе так сказала?
— В связи с чем? — переспросила Соня. — Да я забыла как-то, знаете.
— Врешь, — сказал Роман Захарович. — На первый раз прощаю, но второй раз — смотри мне. Давай дальше.
А дальше, чем больше она рассказывала, тем больше боялась выдать себя, а получалось — Ирину Григорьевну. А он подгонял вопросами, перебивал ее.
— У Михаила Ефимовича хорошая квартира… мы расположились, потом сходили с Ириной Григорьевной в ГУМ, купили себе… ну мелочь разную. Вечером посмотрели телевизор и легли спать.
— А утром погнали Мельника за пивом, чтобы похмелиться, у Ирины Григорьевны болела голова, правильно?
Соня рассмеялась:
— Что вы, там у него всякое пиво, и в бутылках, и в каких-то фирменных банках, обалдеть можно, но дело не в этом. Вечером он уехал к себе на дачу, купил у певицы Руслановой.
Он всегда брешет, Мельник, то он живет на даче Маленкова, то Хрущева, то на даче фельдмаршала Паулюса.
— Уехал и больше не появлялся?
— Нет, приезжал, отвозил нас и привозил, если у него было врбмя. Он же в Совете Министров работает.
— Да что ты?! — изумился Шибаев. — Ясно, давай дальше. В Измайлове была?
— Была и все внимательно рассмотрела. Всего четыре комнаты, плюс кухня. Есть подвал, дворик, правда, небольшой, но «Волгу» свою черную Михаил Ефимович загнал свободно.
— Кто там живет?
— Старик, хозяин.
— Дряхлый или еще бодрый? В загсе не будет видно, что брак фиктивный?
— Знаете, Роман Захарович, мужчине хоть и сто лет, он всё равно вид имеет, не то, что женщина. Старик еще бодрый, приезжал в Каратас зимой кататься на лыжах, едут к нам, прямо как в Швейцарию.
— Обстановка в доме какая?
— Обыкновенная, не сравнить… вот с этой. — Она понимающе улыбнулась, дескать, знаю, с чьей это помощью.
— А сын его был, Жора? — имя он взял от фонаря.
— Нет, Жоры не было, был Аркадий, мастер фотодела, у них выставка готовится на тему «Простой советский человек», я, говорит, вас сделаю ткачихой из Каратаса… Сфотографировал нас с Ириной Григорьевной в Измайловском парке, шашлыком угостил, я удивилась, шашлык на вес, вот такие куски, с руку толщиной.
Струны в душе Шибаева звенели на пределе — старик всего лишь прикрытие, она за фотомастера выйдет.
— А зачем ей со стариком связываться, если есть Аркаша? — предположил Шибаев вслух. — Будет похоже на настоящий брак.
— Тем более, что они родились в одном доме.
— Как понимать?
— Они вспомнили, как были в эвакуации, Аркаша родился в Каратасе во время войны. А Ирина Григорьевна добавила, мы, говорит, с вами появились в одном роддоме.
— Почему она с тобой не приехала?
— Она не спешила, как я поняла. Дочь у нее в лагере на всё лето. — Видя, что он помрачнел и может взорваться, он часто кричит в кабинете то на одного, то на другого. Соня торопливо добавила: — У меня сложилось впечатление, что она осталась по уговору с вами. Или что-то изменилось?
— Хандра напала, вот что изменилось.
— Я так поняла, что еду посмотреть на Москву и обратно, а она едет оформлять брак, это за один день не сделаешь, правильно? — пыталась Соня успокоить своего шефа.
— Разговора о цене не было?
— О цене за что? — она вдруг покраснела.
— За дом, за что же еще!
— А-а-а, был разговор, был. Ирина Григорьевна просила передать, что стоимость его будет выше предполагаемой. Метро рядом и все такое.
Он молчал. Значит, она там и сегодня не одна. Ходит, жрет шашлыки с Аркашей-фотомастером. Родились в одном доме.
— Вообще, Роман Захарович, мне бы тоже хотелось туда перевестись, — мечтательно сказал Соня.
На родине его, в Курской области, нет девок по деревням, ускакали в город за подачками, в официантки, продавщицы, секретутки. Вымирает деревня, сигают сучки из дома, ни семьи не хотят, ни детей, вот как эта.
— Я бы все отдала, лишь бы там жить!
А что у тебя есть, ты уже отдала все, что имела, и наверняка продешевила. А вот Ирма взяла в кабалу Шибаева и не отпустит, пока всего не выдоит. Он бросит тут дела к чертям и отправится в Москву, пусть все горит синим пламенем.
— Вы там ночевали, в парке?
— Н-нет…
Он заметил, что она смутилась и потребовал:
— Только не врать!
— Да я и не собираюсь, вы прямо-таки… В первую встречу все остались ночевать, Ирина Григорьевна тоже осталась.
— А ты?
Где-то близко опасность, но Соня уже увильнуть не может, он действует на нее, как удав.
— Ой, жарко! — Она взяла немецкий журнал и стала размахивать, как веером перед собой.
На обложке лицо женщины, так похожей на Ирму! Он даже запах духов услышал Ирминых от этих маханий.
— Ты тоже осталась? — он будто вонзил в нее вопрос.
— Меня Михаил Ефимович отвез. Я устала и попросила, чтобы он меня отвез… по пути, собственно говоря.
Не сосчитать, скольких девок Мельник заставил потерять невинность в разных смыслах, в прямом и переносном. Для него разложить, развратить — главное счастье. Если бы не было таких, как Мельник, Шибаев жил бы совсем иначе. Как? Да никак, ему только так кажется, а на самом деле он всегда подражал бы не Мише, так Грише. Говорят, микробы ни на золоте, ни на серебре не водятся. Но серебром и золотом можно сгноить человека быстрее, чем чумой или холерой. Главное — чтобы были чистые и невинные, чем больше их, тем лучше. Зачем? Чтобы жизнь была чище? Нет, — чтобы было кого дурачить.
Чего ты на Мельника разозлился? Сучка не захочет, кобель не вскочит. Послал девчонку, а вернулась шлюха. Он смотрел на нее прямо, мрачно, оглядывал ее голые руки, голые ноги. Кресло низкое, и подол задрался.
— Раздевайся, — сказал Шибаев.
Наступила полная тишина, полнейшая. Цыбульский на совесть сделал, ни звука снаружи, двери двойные и рамы запакованы.
— Как, совсем? — спросила она, стараясь не пугаться, и что-то еще думая, может, опять про голову на плечах. В конце концов, почему бы ей не покрутить своим шефом, ведь у других получается? А он подумал, что предложит сейчас ей такую программу, которую по любви не предлагают. Бесплатно.
— Совсем.
