— Но
— А вдруг она еще жива. — Голос Патрика прозвучал неожиданно жалобно.
Развернувшись на каблуках, Клэр вышла из комнаты.
— Давай не будем туда больше заходить, ладно? Они стояли на лестничной площадке, и Патрик указал пальцем на люк в потолке:
— Как туда проникнуть?
— Никак.
— А по лестнице?
— Там ничего нет. Кроме всякого хлама.
Она говорила категоричным тоном и смотрела ему прямо в глаза. Ей не хотелось, чтобы он впутывался во все это. Во-первых,
— Я иду в магазин, — сказала Клэр. — Может, купить рыбы на ужин? И я принесу еще вина. А ты пока прими ванну и вообще умойся. Нам надо выйти через час, чтобы не опоздать на митинг.
Патрик кивнул, но не двинулся с места. В итоге она сдалась:
— В гараже есть лестница. Во всяком случае, была раньше. — Она тронула его за плечо, худое и колючее на ощупь. — Зачем тебе это, Пат? Чего ты добиваешься?
Он убрал ее руку — бережно.
— Не знаю. Это как-то связано с тобой, и с папой, и с тем, почему вы расстались, и… — Он начал спускаться по лестнице. — Не знаю. Просто хочется, и все.
— Ты ничего там не найдешь, — крикнула она ему вслед. — Он все выбросил.
Но Клэр ошибалась.
Когда полчаса спустя она вернулась из супермаркета, Патрик — по-прежнему неумытый, по-прежнему в футболке и трусах, служивших ему пижамой, — сидел на голых досках в бывшей комнате Мириам. Перед ним лежал раздувшийся старинный кожаный чемодан, который непонятно каким образом удалось спустить с чердака. Чемодан был заперт на ключ, но Патрик взломал замок плоскогубцами и уже успел вывалить половину содержимого на пол. Клэр не верила своим глазам. Она приоткрыла рот, ей не хватало воздуха.
Она смотрела на вещи, которые не видела более четверти века. Одежда ее сестры. Ее книги и украшения. Шкатулочка, которую Мириам привезла из Джон-О'Гроутса,[8] набитая пластмассовыми побрякушками. Старые журналы, номера «Джеки» с фотографиями поп-звезд 70-х годов. Мириам вырезала снимки из журналов и вешала на стену, на бумаге остались дырочки от кнопок. Дэвид Боуи, Брайан Ферри. Мужская сиреневая рубашка, которой сестра страшно дорожила, хотя никто так и не узнал почему. И дневники. Три толстые тетрадки, исписанные синей шариковой ручкой округлым девичьим почерком.
К дневникам Клэр потянулась в первую очередь.
— Ты в них не заглядывал?
Она вспомнила, что на митинге они встретятся с Дугом Андертоном. Не стоит Патрику знать о причастности отца Дуга к исчезновению ее сестры.
— Нет.
Патрик обнаружил множество снимков Мириам — Мириам и Клэр, — в основном слайды, и теперь просматривал их, поднимая к лишенному занавесок окну, из которого лился серенький свет.
— Хорошо.
Открыв дневник за 1974 год, Клэр лихорадочно листала страницы, чересчур взволнованная, чтобы читать подряд, но и выпустить тетрадку из рук, позволить ей шлепнуться на пол она тоже была не в силах. А когда дошла до страниц с коричневыми отпечатками пальцев — ее собственных пальцев, измазанных мясным паштетом (ей было тогда четырнадцать), глаза наполнились жгучими слезами, едкими, как кислота. Зря она, выходит, думала, что такие слезы остались в далеком прошлом.
21
От: Мальвина
Кому: бтракаллей
Отправлено: Четверг, 30 марта 2000, 15.38
Тема: Митинг в защиту Лонгбриджа
Привет, Бен.
Кажется, я убедила твоего брата прийти, хотя он страшно боится всего, что может вызвать недовольство партийцев, а особенно Тони. Но сама я обязательно приеду.
Буду рада увидеться с тобой. Может, в кафе «Уотерстоунза», как в старые добрые времена? Думаю, успею к десяти.
До встречи, если ты не против.
С любовью, Мальвина.
Бенжамен, разумеется, явился первым. Он заказал себе капучино, шоколадный хлебец и большую чашку мокко для Мальвины, поскольку хорошо помнил, что она предпочитает.
Он пришел на пять минут раньше; она на пять минут опоздала. Время Бенжамен коротал, читая брошюры, изданные Министерством налоговых сборов, одну об изменениях касательно внесения поправок в записи о консолидации займов, другую — о том, как вернуть уплаченный авансом корпоративный налог путем офсетных сделок в рамках общих корпоративных обязательств. Полезно быть в курсе таких вещей. К появлению Мальвины мокко успел остыть, и пришлось заказывать новую порцию. Она поцеловала Бенжамена, щеки у нее были ледяными. Бенжамен постарался продлить поцелуй как можно дольше, вдыхая аромат ее духов, напомнивший ему об их прежних встречах и безумных, зыбких надеждах, этими встречами продиктованных.
Когда они уселись друг против друга, Бенжамен вдруг обнаружил, что не знает, что сказать. Его смущение, очевидно, было заразным — минут пять они провели в неловком молчании.
— И как ты думаешь, — спросила наконец Мальвина, сделав несколько глотков своего согревающего питья, — что из этого получится? Сумеем мы что-нибудь изменить?
— Ну… не знаю. — Бенжамен не подал виду, насколько его взбудоражил этот вопрос. — Я лишь подумал, что если мы тут, значит… мы все еще друзья.
Мальвина на секунду вытаращила глаза, потом улыбнулась:
— Я не о том. Я о митинге.
— Ах… это. — Бенжамен уставился на пенистую поверхность своего кофе. И когда же он перестанет попадать в унизительные положения? — Не знаю. Возможно, сегодняшний день обернется знаменательным событием. Люди сплотятся, окрепнут духом. Но в головах это ничего не изменит, верно? В головах у власти.
— Нет. Разумеется, нет. — После паузы Мальвина продолжила более веселым тоном: — А как твоя работа? Много ты написал за последнее время?
Мальвина была одним из очень немногих людей, которых Бенжамен посвятил, пусть отчасти, в тайну своего
