но не думаю, что многие захотели бы этим довольствоваться! В семидесятые годы прошлого века все было еще довольно примитивно в этой части света… Я хочу сказать, что так или иначе, но кухни и ванные комнаты нужно переоборудовать в соответствии с современными стандартами.
— М-да, сидячая ванна перед камином теряет свою первобытную привлекательность, когда представишь, что сначала нужно натаскать в нее не меньше двадцати ведер горячей воды, — задумчиво проговорил Бенедикт.
— Уж вам-то не придется ничего таскать, — заметила Ванесса с раздражением. — Разве что понадобится дернуть за шнурок звонка.
— Вы не очень высокого мнения о моей особе, не так ли, Флинн? — сказал он, застав ее врасплох. — Вы, видимо, думаете, что я не в состоянии ничего делать сам. Настоящий слюнтяй, да?
— Конечно нет, сэр, — возразила Ванесса, которую не обманул его мягкий тон. У мужчины, которого можно было бы назвать слюнтяем, не могло быть такого тела — на ощупь, как твердая сталь, завернутая в теплый шелк; и он не мог бы одним взглядом так подавлять других. — Я… это моя работа обеспечить все, чтобы избавить вас от ручного труда по дому…
— В студенческие годы на каникулах я, к крайнему неудовольствию родителей, нанимался рабочим на стройку. Может, я и кажусь с виду изнеженным барчонком, но все же стараюсь не отрываться от реального мира.
— Конечно, сэр.
— К сожалению, в последнее время у меня неважное настроение. Возможно, я переживаю нечто вроде возрастного кризиса, — посетовал он.
Чувствовалось, что он недоволен и раздражен сам собой; такая необычная для него депрессия показалась Ванессе забавной, и она осмелилась пошутить.
— На прошлой неделе я нашла на чердаке старинную тросточку, мистер Сэвидж. Может, вы хотите, чтобы я принесла ее вам?
Он резко обернулся.
— Так кто же из нас кого поддевает на этот раз? — Но тут же вновь улыбнулся своей обычной холодноватой улыбкой. — Думаю, вы пока все еще радостно ожидаете каждый свой день рождения. Вот стукнет вам тридцать, тогда будете относиться к этому иначе. Меня удивляет, что в вашем возрасте вы так сильно увлечены историей.
— Это интерес, а не увлечение, и я не настолько моложе вас…
— На десять лет. — Он опять продемонстрировал свою феноменальную память на мелочи. — Должно быть, вы все еще видите будущее в розовом свете, а не оглядываетесь постоянно на затянутое паутиной прошлое.
— На примере прошлого можно многое узнать о нашем выборе в будущем, ответила Ванесса назидательным тоном. — В «Историческом обществе» я не самая молодая, отнюдь нет; среди наших членов есть даже ученики начальной школы. Она помолчала и, не удержавшись, едко добавила:
— И я никогда не воспринимала мир в розовом свете.
— Нет, воспринимали, — неожиданно возразил он, рассматривая ее широко поставленные глаза и серьезный рот со следами подавленных эмоций. — Держу пари, вы были сама невинность, пока внезапно не превратились в девушку. Должно быть, вам было труднее других сверстниц приспособиться к этому. Вас, наверно, дразнили за высокий рост — и девочки, и мальчики. И вообще, все вокруг считали вас более взрослой, чем вы были на самом деле.
Теперь уже его позабавило, когда она попятилась от него, пораженная таким кратким и точным описанием ее неуклюжести в пору полового созревания.
— Не смотрите так на меня, Флинн, — это не колдовство, это называется использование интеллекта. Я смог так точно догадаться, потому что меня тоже дразнили — совершенно по противоположной причине. У меня было позднее развитие, и физическое, и духовное. Мне было почти семнадцать, когда у меня только началась ломка голоса; я был тщедушным юнцом, без единого мускула, а в престижном пансионе, где я учился, главным критерием при определении статуса были физические признаки мужественности. Вдобавок ко всем моим бедам, у меня был астигматизм, а значит, я не мог носить контактные линзы. Так что большую часть своей учебы в колледже я был очкариком и слюнтяем. С другой стороны, мое хрупкое телосложение заставило меня учиться находить более сложные выходы из положения, чем элементарное вышибание мозгов из кого-то меньше себя ростом, что, в конечном счете, гораздо полезнее в жизни. А вы как думаете?
Так как Ванесса молчала, пораженная еще одной необычной гранью личности хозяина, тот добавил, как бы уговаривая:
— Теперь ваша реплика, Флинн: вы должны изречь: «Несомненно, сэр», этим своим невыносимо строгим голосом дворецкого, которым вы пользуетесь, когда хотите поставить каждого на свое место.
— Я и не помышляла об этом, — тихо проговорила Ванесса, ломая себе голову над тем, почему он раскрывает перед ней самое сокровенное именно теперь, когда для ее духовного равновесия так важно, чтобы он оставался некоей зашифрованной величиной, а не живым человеческим существом со всеми присущими ему интригующими слабостями.
— Ну, хорошо, в таком случае отправимся дальше? — Он двинулся к открытой двери, жестом пригласив ее пройти первой. — По пути вы можете побольше рассказать мне о первых постояльцах гостиницы. Вы проделали такой объем исследований, что они, конечно, кажутся вам теперь реальными людьми. Вам никогда не хотелось составить свое собственное родословное древо? Адвокат сказал, что ваша мать родом из Новой Зеландии…
— Да, — была вынуждена ответить Ванесса. — Она умерла несколько лет назад. — Незадолго до того, как над ничего не подозревающей Ванессой после смерти Эгона Сент-Клэра разразилась гроза. Тогда это еще больше усилило ее чувство одиночества. Не желая беспокоить горевавшего отца, она наделала ошибок, которые только подлили масла в огонь вдобавок ко всем отвратительным слухам, распускаемым семьей Сент-Клэров.
— Сожалею. Это был несчастный случай или болезнь?
— Болезнь, но все случилось слишком внезапно. — Недовольная тем, в каком интимном ключе продолжается разговор, Ванесса, пожав плечами, как-то попыталась избежать дальнейшего сближения. — У меня действительно есть здесь несколько двоюродных тетушек и дядюшек и несколько троюродных братьев, но почти все они живут на Саут-Айленде; вот там и творится семейная история. После того как мама вышла замуж за папу и уехала в Англию, она почти не поддерживала с ними связь. — И Ванесса была чрезвычайно рада этому, когда впервые приехала сюда. Ей меньше всего хотелось, чтобы на нее обрушилось участие и любопытство всей семьи.
Они поднялись почти до самого верха лестницы, и Ванесса собиралась обратить его внимание на балясины, сделанные вручную, взамен недостающих, когда у парадного входа послышался гудок автомобиля.
— Простите, я только посмотрю, кто это, — сказала Ванесса, обрадованная возможностью сделать перерыв.
— Это не ко мне. Никто не знает, что я здесь… кроме Дэйна и моего личного помощника в Нью-Йорке, но ей наказано никому не сообщать, где я. Он спустился рядом с ней по лестнице и первым подошел к двери, открыв ее, как будто был дворецким, а она — уходящим гостем. — Хорошая машина, заметил он, стоя рядом с ней на каменных ступенях и наблюдая за тем, как с переднего сиденья зеленого «рейнджровера» выбирается высокий мужчина.
— Это Ричард.
— Жеребец? — пробормотал Бенедикт, разглядывая мускулистый торс и красивое лицо мужчины, направлявшегося к ним по гравиевой дорожке.
— Жеребец у него в конюшне, — прошипела Ванесса, изображая на лице улыбку при приближении Ричарда. Перед визитом Ричард обычно звонил, и если бы он и сегодня утром так сделал, Ванесса попросила бы его не приезжать. Как бы то ни было, он не мог выбрать более неподходящего времени, чтобы появиться как гром среди ясного неба.
Пытаясь подавить эти мысли, она попыталась изобразить радушие, и в результате ее приветствие прозвучало ужасно игриво:
