– Да.
– Но сейчас его тут нет?
– Нет. – Она закусила губу, чувствуя, что не может отрицать очевидное.
– Вы не знаете, куда он ушел?
Она покачала головой – говорить становилось все труднее.
– Он что-нибудь сказал?
Алекс кивнула:
– Только одно: «Привет, мам». Я сказала, что удивлена его столь быстрым возвращением, а он ответил, что устал и пойдет спать. Утром, когда я уходила, он был в своей комнате.
– Вы видели его утром еще раз?
Алекс в упор посмотрела на полицейского:
– Нет, не видела; дверь была закрыта, и я не хотела его будить.
– Вы отправились к себе в офис?
Она кивнула.
Полицейский сделал еще одну пометку.
– Во сколько вы ушли?
– Около девяти.
– А во сколько приходит ваша уборщица?
– Примерно в четверть десятого.
– Этим утром она явилась вовремя?
– Сейчас я спрошу ее.
Алекс вышла из комнаты.
– Мимси! – позвала она. Мимси, поглощенная работой, не отозвалась. Алекс коснулась ее плеча. – Мимси!
Уборщица подпрыгнула:
– Второй раз вы меня пугать сегодня. Нам не хватать «Вима». Вы забыть?
Алекс кивнула:
– Прости, я постараюсь запомнить.
– Окномой не приходить. Ленивый сволочь.
– Мимси, во сколько ты пришла сегодня утром? Это очень важно.
– Это утро рано. Девять и пять минут. Я успеть на ранний автобус – обычно не успевать на него, мужу завтракать делать надо; сегодня он не завтракать – он ходить к врачу на анализы, и я успеть пораньше; я и уходить пораньше, если о'кей, да?
– Хорошо.
Алекс, кивнув, вернулась в гостиную.
– Она была здесь в пять минут десятого.
– Всего через десять минут после вашего ухода?
Алекс кивнула.
– Прошу прощения, это звучит несколько грубовато, но… вы не думаете, что возвращение вашего сына вам просто привиделось, может быть, приснилось?
Зазвонил телефон; секунду она прислушивалась к звонкому эху, и его обыденность несколько успокоила ее. Она сняла трубку:
– Алло?
– Привет, дорогая, прости, что так разговаривал.
Она бы предпочла, чтобы муж перестал называть ее дорогой, – никакая она теперь для него не дорогая; почему он продолжает делать вид, что у них все в порядке?
– У меня как раз самая критическая стадия эксперимента – я получил катализатор, который, по моему мнению, даст возможность производить шардоне, который не уступит шабли и будет куда дешевле. Ты себе представляешь отменное английское шабли?
– Звучит потрясающе, – ровным голосом сказала она.
– Как минимум речь может идти о «Премьер Крю»! Ты хорошо спала ночью?
– Да, – удивившись, сказала она. – Отлично. А ты нормально добрался?
– Да, без проблем… Можешь подождать секундочку?
Алекс услышала отзвуки голосов на заднем плане.
– Послушай, дорогая, мне нужно бежать в лабораторию, возникла небольшая проблема. Все становится коричневым. Знаешь, мне приснился какой-то странный сон – то есть я не подумал тогда, что это сон, но что же еще может быть? Я проснулся около шести, и могу поклясться, ко мне в спальню зашел Фабиан. Сказал: «Привет, пап» – и исчез. Проснувшись, я обыскал весь дом, настолько я был уверен, что видел его. Нет, эта сельская жизнь мне явно не на пользу – Должно быть, у меня крыша едет!
5
Она смотрела на гроб светлого дуба с медными ручками, на красные розы, лежащие на крышке; на полосы солнечного света, пробивающиеся сквозь витражи; на доброе лицо священника на кафедре.
– «И видим мир мы как сквозь темное стекло», – прочитал он тихо, торжественно.
Гроб легко подняли. В нем лежал ее сын; она попыталась представить, как он выглядит. Дэвиду не дали взглянуть на него, когда тот приехал за ним во Францию. Слишком обгорел для опознания, сказали ему. Она видела, как вздулись вены на руках Дэвида. «Что я должна делать, – внезапно запаниковала она, – идти по проходу под взглядами всех этих людей или стоять на месте?» Тут до нее дошло, что это друзья, все вокруг – друзья, она покорно последовала за мужем, в глазах – туманная пелена слез, которые она старалась сдержать, и вышла наружу, где ждал черный «даймлер».
Кортеж остановился перед аккуратным зданием крематория из красного кирпича; все вышли на солнечный свет и в молчании остались ждать, пока могильщики вынут гроб и подготовятся к совершению обряда. Двое мужчин собрали розы, а двое других внесли гроб в помещение и поставили его перед темно- синим занавесом. Алекс подошла к гробу и положила на крышку единственную красную розу. Склонив голову, она еле слышно прошептала:
– Прощай, мой дорогой.
Алекс вернулась в передний ряд, где стоял Дэвид. Опустившись на колени и прикрыв глаза, Алекс старалась припомнить хоть одну молитву, но ей ничего не шло на ум. Она слышала, как помещение заполняется людьми, звучит тихая органная музыка. Она вслушивалась в слова заупокойной службы, но ничего не воспринимала, ничего, лишь щелчок и шорох материи, когда синяя завеса раздернулась и гроб медленно поплыл за ее пределы.
Она очнулась только в своем доме и, почувствовав себя неловко в толчее людей, сразу же осушила стакан шампанского. Над ухом, выкинув пенную струю, хлопнула бутылка, и она беспомощно откачнулась в толпу людей, которая понесла ее, словно огромная волна.
– Мне очень жаль, Алекс, – сказала женщина под темной вуалью, которую Алекс не узнала.
– Он был замечательный парень, – кивнула Алекс. – Из тех, кто никогда не позволял себе никаких глупостей, не так ли? – Она мяла в руках сигарету. Она заметила, что сквозь толпу к ней пробирается Сэнди, ее волосы в ужасающем беспорядке торчали черными клоками, напоминая вязальные спицы. Алекс инстинктивно отпрянула: вынести театральные эмоции Сэнди ей было сейчас не под силу. Она видела, как Отто повернулся к ней, его лицо с острыми чертами хищной птицы было страшно изуродовано: многочисленные раны заклеены пластырем. – Спасибо, что пришли, Отто, – улыбнулась она.
Он кивнул, с трудом выдавив из себя ответную улыбку, которая превратилась в жестокую гримасу.
– Фабиан попросил меня, – сказал он.
Алекс уставилась на него, но он отвернулся, вернувшись к прерванному разговору.
Закрыв дверь за последним из гостей, она еще раз затянулась сигаретой и приникла к стакану. Теперь
