дамы уже поползла блаженная улыбка.
— Волшебно… — прошептала она. — Знаете, однажды, когда я была так же молода как Франсуаза, отец Его Величества, великий Луи XIV, на балу изволил хлопнуть меня по заду своей царственной дланью, а потом украдкой ущипнуть за грудь.
Я до сих пор вспоминаю эти моменты, как самые прекрасные и счастливые в моей жизни!
И сентиментальная дама расплакалась.
— Но моей Франсуазе может быть выпадет честь… — мамаша Пуатье затаила дыхание и закатила очи к небу.
— Осязать короля целиком, — закончила фразу Ариадна Парисовна.
Вера Николаевна на несколько мгновений вышла из прострации, замычала и заметалась из стороны в сторону.
— Опять! Вот видите! Что это? Может быть, пустить ей кровь? — мамаша схватилась за свое горло. — Франсуаза! Скажи, что нужно сделать? Я все сделаю, лишь бы завтра ты встретилась с королем!
— Не обращайте внимания. Я думаю, что это от избытка патриотических чувств, — утешительно- издевательски проговорила Ариадна Парисовна. — Ведь для женщины нет большей чести, чем доставить радость любви монарху, правда?
— Святая правда, госпожа Гурдан! Святая правда! — горячо воскликнула мамаша. — Аминь! Да услышит вас Господь!
Под громкие причитания и благодарности мадам графини, Пуатье-старшей, — с помощью лакеев, остолбенелую Веру Николаевну усадили в карету. Ариадна Парисовна села напротив, а мамаша Пуатье рядом с мадам Савиной.
— Поезжай к центральным улицам Парижа, так, чтобы мы проехали мимо Бастилии, и смогли взглянуть на Версаль, — приказала госпожа Эйфор-Коровина кучеру.
— Слушаюсь, госпожа Гурдан, — ответил густой бас, затем послышался свист кнута и карета тронулась с места.
— У вас прекрасная карета! — рассыпалась в любезностях старая графиня. — Сразу видно, что совсем новая. Эти прекрасные фарфоровые фигурки по углам, и орнамент в форме роз, столько золота, что даже глазам больно смотреть! Красное дерево отлакировано так, что сверкает, будто бриллиант, а внутри!.. Бархат, шелк, вышивки, кружевные занавески! Боже, должно быть, это королевский подарок!
— Эта карета принадлежала маркизе де Помпадур, — сообщила Ариадна Парисовна в надежде, что старая трещотка упадет в обморок, — она подарила ее мне, за особые заслуги.
«Воображаю, какие это заслуги, старая сводня!» — подумала мамаша Пуатье, а вслух рассыпалась в охах и ахах.
Госпожа Эйфор-Коровина улыбнулась — как все-таки хорошо уметь читать мысли людей. В целом, ей с первых минут стала ясна роль госпожи Гурдан, в тело которой переместилась Ариадна Парисовна, но теперь можно быть уверенной на все сто.
«Знакомьтесь, — госпожа Эйфор-Коровина представила себя в каком-нибудь ток-шоу, — Констанца Гурдан, элитная сводница. Среди ее клиентов такие известные личности, как принц Конде, принц Конти, герцог Орлеанский, герцог Шуазель и даже, поговаривают, что сам король охотно пользуется услугами госпожи Гурдан, бывшей проститутки, а ныне самой дорогой и талантливой сутенерши на всем белом свете!».
Вера Николаевна прильнула к окну и смотрела на проплывающий мимо пейзаж абсолютно ненормальными тазами. Карета ехала по десятисантиметровому слою грязи.
Взгляд мадам Савиной остановился на экипаже, увязшем в отвратительной каше из помоев, земли и навоза.
— И это, прошу заметить, вокруг герцогского дворца, — шепнула Ариадна Парисовна. — Почти центр города.
По краю мостовой текли нечистоты. С верхнего этажа кто-то выплеснул на улицу сначала помои, а потом содержимое ночного горшка.
— Этого не может быть, — бормотала мадам Савина, прижимая к носу надушенный платок. Было бы самое то, пропитать его не одеколоном, а нашатырем. Казалось, что смрад висит в воздухе грязно-желтым маревом! Рои мух облепляли кучи отбросов, вдоль узких тротуаров бегали огромные крысы, кровь с мясных туш текла прямо на землю. Карета проехала мимо женщины, сидевшей на лавке перед корзинами с рыбой. Вера Николаевна чуть было не потеряла сознание от удушливого, жирного запаха разлагающейся рыбы, выловленной из Сены — реки, куда день за днем четырехмиллионный город сбрасывал тонны отходов своей жизнедеятельности.
Люди, одетые в кошмарное рванье, которое от грязи давным-давно потеряло своей цвет и казалось сплошь коричнево-серыми лохмотьями, жались к стенам домов. Самые запущенные и вонючие московские бомжи выглядели бы зажиточными ремесленниками на фоне парижан 1746 года.
Трех- и четырехэтажные строения почти что соприкасались кровлями, отчего внизу всегда был полумрак.
— Ну что, вы по-прежнему хотите кричать, что вас похитили и держат в притоне? — насмешливо шепнула Ариадна Парисовна полумертвой от шока мадам Савиной.
— Подайте! Подайте! — донесся истошный вой, когда карета проезжала мимо церкви.
— Брось им, — Ариадна Парисовна сунула Вере Николаевне в руки горсть медных монет, — иначе они своими лапищами сейчас все дверцы уделают, да и близко нищих лучше не подпускать. Тут и туберкулез можно подхватить, и даже проказу.
Мадам Савина тут же швырнула в грязь деньги. Нищие тут же повалились в отвратительную жижу и начали драться друг с другом за медные гроши.
— Один миллион нищих в городе, где всего четыре миллиона жителей, задумчиво произнесла Ариадна Парисовна, — с ума сойти…
— Эти люди обделены божьей благодатью, — пожала плечами мамаша Пуатье, — только благородные люди достойны лучшей доли. Участь черни — копаться в земле и производить нужное количество солдат.
— Это очень плохо кончится, — лаконично ответила госпожа Эйфор-Коровина.[3]
Незаметно карета выехала на мощеную мостовую, трясти стало намного сильнее.
Зато на мостовой было немного чище, хотя по краям все равно текли нечистоты. Нищих по дороге почти не попадалось, зато появились патрули в черных плащах и стражники в будках.
— Бастилия, — Ариадна Парисовна показала на огромную каменную стену.
Вера Николаевна высунула голову наружу и так и не смогла опустить шею. Наверх, казалось, что под самое небо, уходили толстые каменные стены круглого здания. Бастилия висела над мадам Савиной будто корабль-призрак, будто диковинный, невероятный фантом! Но она была настоящей, реальной! Можно выйти и потрогать ее руками!
— Этого не может быть, — пробормотала Вера Николаевна.
Она не верила своим тазам. Казалось будто она находится в центре гигантской съемочной площадки… Сейчас скажут: «Снято» и мадам Савина спокойно выйдет из огромного павильона на улицу, где будут в два ряда ехать машины, звонить трамваи, сверкать витрины магазинов…
— Этого не может быть, — снова повторила она, продолжая глядеть на происходящее, не моргая.
— Так только сначала кажется, — отозвалась Ариадна Парисовна.
Мамаша Пуатье слушала этот разговор вполуха. Мысли ее были уже в салоне модистки Руже, скоро она сможет приобрести там целый гардероб, заказать белошвейкам нового нижнего белья, купить себе настоящих духов от Онорэ, а не довольствоваться жалкими подделками. Может быть, у нее даже будет собственный дворец и прислуга…
Старая графиня вздохнула и прижала руки к груди, чтобы хоть как-то удержать полет собственной фантазии. Остатки своей жалкой пенсии, получаемой от Его Величества за покойного мужа, имевшего «значительные заслуги» перед короной (в течение двадцати лет был смотрителем уборной Его Величества), мамаша Пуатье потратила на свечи. Свечи эти она ставила всем святым подряд, умоляя их только об одном:
