— Я тебе говорю — нет. Я всегда говорю правду, запомни это!
— Это я вижу, старый разбойник. Ладно, вот я дарю тебе еще пару пачек табаку.
— Годится.
И разговор на этом прервался.
Вечером Рэд отправился спать к своему коню. Известия, полученные от Бена, очень заинтересовали его. Раз вождя выгнали из рода, надо с ним повидаться. Индеец, изгнанный из племени, — это несчастное существо, слабое и беспомощное.
Едва занялся рассвет, Рэд уехал прочь, не простившись с Беном. Он направился на юго-запад, к строителям железной дороги. Может быть, там он услышит что-нибудь об изгнанниках. Рэд теперь был доволен, что вовремя покинул лагерь индейцев. То, что он услышал от Бена, по всей видимости, было правдой. Хорошо, что он тогда вовремя убрался, утром могли быть неприятности с индейцами. Кто же подслушивал?..
Рэд поднял лошадь в галоп.
Прерия уже полна была примет надвигающейся осени. Зимой снега покроют землю, разыграются бури. Замыслы Рэда должны осуществиться прежде, чем начнутся метели.
Убежище в глуши
В начале лета, на вторую ночь после того, как Рэд исчез из типи вождя рода Медведицы, в небольшой, закрытой со всех сторон горной долине паслись две лошади. На ночную долину легли густые тени гор. Как руины давно прошедших земных потрясений, чернели над нею огромные уступы скал. По ним струилась вода и местами водопадами срывалась с высоких стен. Камни, кустарник, деревья, трава, нагретые за день солнцем, теперь отдавали свое тепло и наполняли воздух пряным ароматом. Легкое дыхание ветерка чуть шевелило листву.
Скалы, окружающие долину, укрывали ее от бурь и ветров. Здесь образовался свой обособленный мир. Богатая растительность и ручей, протекающий по горному лугу, привлекали сюда множество животных. Следы их вели к единственному узкому выходу из долины и сходились там в узенькую тропинку.
Лошади спокойно передвигались по мягкому лугу. Потом остановились, прижались друг к другу и заснули. Неподалеку от них на траве, вытянувшись на бизоньей шкуре, лежал мальчик. Он, видно, страшно усталый бросился на землю, и сон сковал его. Глаза мальчика были закрыты, но как будто двигались под опущенными веками, и дыхание его было неровно, руки вздрагивали во сне. Рядом с ним лежала завернутая от сырости в кожу двустволка.
А у выхода из долины, откуда хорошо просматривался ведущий к ней склон горы, бодрствовал другой человек. Он вглядывался в даль, чуть освещенную звездами, прислушивался и как будто был готов прыгнуть на любого неожиданно появившегося врага. На его обнаженных плечах запеклись раны от страшных когтей.
Так и стоял он на своем посту до тех пор, пока на востоке не появились первые проблески зари.
Поднялся ветерок, и здесь, на высоте, стало холоднее, чем ночью. На траву выпала роса. Небо посветлело, появились первые золотые лучи восходящего солнца, и луга стали зелеными, а ручей — серебряным. Растаяли тени, и в небе появился первый сокол. На опушке леса по другую сторону ручья зашевелились кусты. Олень вышел из зарослей, склонился к воде и спокойно принялся пить.
Индеец, еще стоящий около утеса, зашевелился, поднял руку, чтобы защитить глаза от яркого света, и еще раз оглядел прерии. Потом он подошел к ручью, попил и двинулся назад в маленькую долину. Его черные, цвета воронова крыла волосы поблескивали на солнце. Он старался не наступать на траву, а перешагивал с камня на камень, неслышно ступая обутыми в мягкие мокасины ногами.
Проснувшиеся лошади повернулись навстречу ему. Он подошел к мальчику, который все еще спал, остановился над ним. На его смуглом исхудалом лице появилась улыбка, черные глаза смотрели ласково, мягко, и даже скорбные складки в уголках рта на миг разгладились. Но только на миг. И снова пропала улыбка, и снова глубокая боль во взгляде.
Мальчик проснулся и поднялся на ноги. Он был очень похож на отца, только кожа была цветом потемнее да лоб повыше, а черты лица более нежные.
Оба не произнесли ни слова. Мальчик тоже попил из ручья, погладил по спине своего коня, взял ружье и пошел за отцом к утесу у выхода из долины.
— Харка, — тихо сказал индеец мальчику, когда они принялись осматривать лес. — Вон видишь, внизу, где течет ручей, — поляна. Там я видел оленя.
Лицо мальчика посветлело.
Они вернулись к лошадям, которые только что напились и щипали траву. Мальчик пожевал листочек, другой, выкопал несколько корешков и слегка утолил голод. То же сделал и отец. Мальчик снова завернул ружье в кожу: это было не что иное, как платье девочки из лосиной шкуры, расшитое красно-голубым старинным орнаментом. Потом оба разлеглись на земле и стали смотреть в небо.
Высоко-высоко парил каменный орел. Его распростертые крылья казались совершенно неподвижными. Он, словно хозяин этих мест, осматривал свои владения и долго кружил над долиной.
— Военный орел, — сказал индеец сыну.
— Его перья должны принадлежать тебе, отец.
— Охота на орла требует много времени, Харка.
— Но, может быть, у нас и будет много времени?
Отец улыбнулся, но и эта горькая улыбка задержалась на его лице не дольше, чем утром, когда он будил мальчика.
Так и пролежали оба весь день на траве, наблюдая за полетом орла, прислушиваясь к журчанью воды, следя за клонящимися под ветром травинками, разглядывая каждый цветочек, каждое насекомое, каждый камень долины. Они словно хотели как следует запечатлеть все окружающее.
Вечером они направились к утесу и долго всматривались вдаль. Они молчали и как будто просто смотрели, как уходит день, или высматривали, не покажется ли какая-либо дичь. И ни тот, ни другой даже себе не хотели сознаться в том, что, смотря в темнеющую даль, оба словно видели перед собой далекий Лошадиный ручей, типи, покрытые бизоньими шкурами, потрескивающий в очагах огонь. И лучше других им представлялась та типи, где остались сестра Харки и мать его отца. Харка снова видел перед собой Уинону в тот самый момент, когда он уходил за отцом, видел, как она натянула на себя одеяло, чтобы никто не заметил, что она плачет.
Матотаупа дотронулся до плеча сына, отвлекая его от печальных мыслей, которые овладевали и им самим. Они пошли к лошадям, чтобы провести около них и вторую ночь. Да, здесь нечего было опасаться преследователей, но не было здесь и ни братьев, и ни друзей.
Оба снова улеглись на бизоньи шкуры.
— Ночью я встану и поброжу у леса, где утром видел оленя. Я хочу поохотиться за ним.
— Мне надо остаться у лошадей? — спросил мальчик.
— Лошади здесь в безопасности. Единственный выход мы можем закрыть, а украсть их тут некому.
— Мне можно пойти с тобой?
— Да.
Мальчик быстро заснул и в эту ночь не видел никаких снов. Он заснул с мыслью о предстоящей охоте.
Проснулись они посреди ночи. Было очень холодно, потому что маленькая долина лежала высоко в горах. Кони подняли головы и смотрели, что делают их хозяева. Харка завернул в платье большую часть боеприпасов, а ружье взял с собой; потому что только пока он видел ружье, пока держал в руках, он был спокоен за его сохранность.
Отец и сын подошли к ручью и натерлись сильно пахнущей травой, чтобы животных не отпугивал запах человека. Потом они пошли по той тропе, которая служила единственным выходом из долины. В узком проходе между скал, ведущим наружу, Матотаупа навалил камней так, чтобы кони не смогли через них перебраться. А кони уже шли вслед за своими хозяевами.
Матотаупа и Харка обошли небольшую высотку и направились по тому проходу, по которому в прошлую ночь забрались сюда. Приближаясь к опушке леса, они стали осторожнее. Матотаупа указал мальчику на дерево у самого края леса.
Харка понял его и, хватаясь за сучья, полез наверх. Он облюбовал место, где листва совершенно
