Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

была? А если бы мы на одну высоту с «илами» спустились — конец, там бы нас зенитки и посбивали.

Истребитель штурмовать может только там, где нет серьезного зенитного прикрытия.

— А если вначале атаковать зенитные батареи, выбомбить их, а потом уже уничтожать основную цель?

— Такое можно далеко не всегда, только при сла­бом зенитном прикрытии. Если система зенитного огня построена грамотно (а у немцев по-другому, кажется, и не бывало), например над укрепрайоном или районом скопления войск, когда батарей десятки и когда каждая батарея прикрывается огнем нескольких соседних, то истребителям над ними делать нечего. Зенитки собьют тебя раньше, чем ты их успеешь уничтожить.

— Как вы относились клетчикам-штурмовикам?

— Мы их уважали и ценили. Невероятной смелости ребята. Между собой мы их называли «смертниками». «Илы» летали по немецким головам, ниже нижнего. Зе­нитный огонь по «илам» был такой, что иначе как «пек­лом» его и не назовешь. Броня спасала далеко не всег­да. У летчика-штурмовика вероятность погибнуть всег­да в несколько раз выше, чем у летчика-истребителя (мы это прекрасно знали), поэтому и «смертники».

—Для прикрытия отставших, подбитых над целью штурмовиков истребители прикрытия выделяли?

— Если обстановка и наша численность позволяли, тогда выделяли. Обычно пару. Если — нет, то... нет.

— Ил-2 действительно очень живучий самолет?

— Действительно, иногда прилетал не самолет, а решето. 20-мм снаряды от иловской брони рикошети­ровали — это внушало уважение. «Летающий танк» — лучше и не скажешь.

— Аэродромные службы работали нормально? На ваш взгляд, в достаточном ли количестве они были обеспечены соответствующей инженерной техникой?

— БАО — нормально. Поля готовили в срок и каче­ственно, особенно под конец войны.

Насчет техники ничего не скажу, не знаю. Не мое это было дело. Мое дело прилететь — сесть — улететь.

— Вот такой вопрос: как вас кормили? В учили­ще, взапе, на фронте?

— Кормили хорошо. В училище чуть похуже, в запе хо­рошо, на фронте — очень хорошо. Полная летная норма.

— Вопрос «бытовой»: сколько водки или спирту мог выпить самый «тренированный» летчик?

— Чистый спирт не давали, давали или разведен­ный 40%-ный, или водку. 100 граммов за боевой вылет. Четыре вылета сделал — вечером дают тебе 400 грам­мов. Хоть залейся.

Выпить летчик мог много. Были и такие, кто много выпивал. Только такие долго не жили. Вечером вы­пил — утром ты «негожий», а надо лететь. Полетел — сбили. Не мог человек в таком состоянии взять от сво­его самолета все, что тот мог дать.

Потом командир полка своей волей «полную» выда­чу прекратил. Сколько бы ты вылетов ни сделал, вече­ром не больше 150 граммов.

— На праздники и на переформировании пили больше или меньше?

— На праздники тоже не очень, особенно если ты в дежурном звене. Те же 150 граммов.

В тылу, конечно, пили побольше, но тут тоже все за­висело от человека. В нашем полку летчики, в большин­стве своем, пили умеренно. Я же говорю: те, кто к это­му делу пристрастился и начинал пить помногу и часто (пьяницы, одним словом), долго не жили. Сбивали их. Мой «предел» был 150 граммов. Я пить не любил.

— «Ликер-шасси» пили? Ну, спирто-глицерино-вую смесь?

— Ты что?! Пить летчику эту гадость — унизительно! Эту дрянь пил исключительно техсостав.

— Были ли на фронте занятия по физической подготовке?

— Не было. Других дел было по горло.

— Курили на фронте много?

— Большинство курило, я — нет.

— Такой вопрос, может, не совсем тактичный, но могли ли пилоты договориться и сбить в воздухе «плохого» командира?

— Конечно могли.

—  И такие случаи были?

—  В нашем полку точно не было. В других?.. Был слушок... Достоверный... Очень...

Бывают такие командиры-мудаки, которые летчиков не ценят, хотя вроде и сами летчики... Есть любители на чужом горбу в рай въехать. На мой взгляд, лучше та­кого командира-мудака в клещи зажать и самим зава­лить. Раньше, чем он тебя, ради своего шкурного инте­реса, на смерть пошлет.

— Летали ли вы на разведку?

— Летал, и не раз.

— Фотоаппарат вам в «як» ставили?

— Ставили. В отсек за кабиной. Я не только с этим фотоаппаратом на разведку летал, я и фотоконтроль им осуществлял. «Илы» отработают, я еще немножко над целью оставался и фотографировал. Неприятное дело. Курс ровный — «мечта зенитчика». Вот эти зенит­чики по тебе и лупят, мечту воплощают.

— До какой высоты видны следы гусениц танка и до какой высоты виден сам танк?

— Танк — до тысяч 2,5—3,0. В зависимости от того, какой танк — средний или тяжелый. Его следы — где-то до 1,5 тысячи.

— Опять-таки, может, не совсем тактичный во­прос — национальные трения среди летчиков полка какие-нибудь были?

— Никаких! Вообще на национальность никакого внимания не обращали. Русский ты или узбек, украинец или еврей, грузин или осетин, не имело никакого зна­чения, все как братья. Я же сам украинец! Не уверен точно, но не сильно ошибусь, если скажу, что на 36 лет­чиков полка у нас было где-то 13 национальностей.

Летчики ведь нормальные люди, не лучше и не хуже других, и на земле у каждого свои симпатии и антипа­тии, но это все на земле оставалось. В воздухе, в бою летчики верили друг другу больше, чем самим себе. (Только замполит, сволочь, из этого правила выбивался.)