Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

одним из «фокке-вульфов». В последний раз мы разошлись с ним в са­мую распоследнюю секунду — он прошел у меня над головой. У меня в груди все отлегло, как с того света вернулся — ведь мы почти столкнулись! В тот раз мы тоже потеряли один штурмовик, но летчик, Щербак, су­мел дойти до Сескара и там приземлился. Когда я вер­нулся на аэродром, коленки у меня все еще дрожали после той лобовой атаки. [К сожалению, автору известен только один случай за этот пери­од, когда подбитый Ил-2 35-го шап сел на вынужденную посадку на остров Сескар — экипаж мл. л-та Николая Александровича Нели­дова 21 июня 1944 года, подбитый в 10:25 в районе Ристниеми. В том же бою погиб ст. л-т Петр Иосифович Максюта, а Владимир Алек­сеевич одержал свою 9-ю воздушную победу (10:23)]

Командир полка Волочнев хотя и вылетал на зада­ния, но редко. Не знаю почему, но и у Беляева и у него я быстро завоевал уважение, и на ответственные зада­ния чаще всего посылали меня. Взял меня как- то раз комполка ведомым, но закончилось это заменой мото­ра на моем истребителе. Дело в том, что во время лю­бого воздушного боя или в полете ведущему нельзя «шуровать» на полных оборотах, а Волочнев как дал га­зу! Ведомый больше маневрирует и перестраивается, отстает и вынужден выжимать из двигателя все, что возможно. Слетали мы с ним вот так, и полетели у меня шпильки крепления картера, верхней крышки...

Где-то в июне—июле нашу штурмовую авиацию стали использовать для разрежения минных полей в Финском заливе и проводили площадное бомбомета­ние. Штурмовикам указывали необходимый квадрат, и они сыпали туда бомбы — срабатывало. Немцы, конечно, противодействовали, и в одном из вылетов (весь полк ле­тал) мы потеряли не только несколько истребителей, но, главное — штурмовиков. После возвращения командир полка Волочнев стал нас обвинять в потере сопровож­даемых: «Плохо воюете, да как могли потерять?!!»

А я, как летчик-истребитель, могу сказать, что, пусть мне надо будет сбить бомбардировщик, а его бу­дут прикрывать десять истребителей, я собью его, если захочу. Я наберу высоту, весь строй прошибу — может, и сам погибну, но его собью. Так и немцы. Они хорошо воевали, у них опыт огромный был — больше, чем наш... И вот Волочнев нам сказал: «Теперь полк поведу я! И чтобы в строю были все командиры эскадрилий!» Учить нас решил.

А командиром нашей 2-й эскадрильи тогда был Алимпиев Евгений Николаевич. Он тоже прибыл с Даль­него Востока и к тому времени уже «вылетался» — ста­рик был. Когда мы вылетели полком и начался воздуш­ный бой, он нажал на тангету радиопередатчика и не отпустил ее, поэтому весь полет мы слышали, что он там говорил в кабине. И вот во время боя вся эскадри­лья слышит, как командир все уговаривает «фоккера»: «Ну что ты ко мне пристал!.. » Долго потом подтрунива­ли мы над командиром... [На счету комэска Алимпиева ни одной воздушной победы] Смех смехом, но в том бою мы опять понесли потери — и своих и штурмовиков. Вот после этого Волочнев ругать нас перестал.

24 июля, в День Военно-морского флота, погиб мой очень хороший друг, летчик-штурмовик из 7-го гвар­дейского полка Матвеев Михаил Алексеевич. Мы с ним вместе и в аэроклубе были, и в школе, и на курсах ко­мандиров звеньев, и в одну дивизию попали на Балти­ку, только я — истребитель, а он — штурмовик. К тому времени он был уже заместителем командира полка — очень сильный летчик. В одном из вылетов он пошел на второй заход по цели, хотя делать его не рекомендует­ся, и его сбили [Капитан Матвеев из 7-го гшап был сбит в 8:20 при ударе по вой­скам противника в районе Нарвы]. Многие этим злоупотребляли, и мно­гие из-за этого погибли.

Вы спросите почему? А я вам отвечу — штурмови­кам было очень тяжело, и я не завидую им. Это были такие труженики, что трудно себе представить. Как при­мер, в марте—апреле 1945 года мы оказались на аэро­дроме Эльбинг в Восточной Пруссии. Там уже сидели ар­мейские штурмовики и истребители, и в одной из столо­вых начали они нас подначивать: «Во понахватали орденов, и все — Красное Знамя!» У меня тогда уже бы­ло три ордена, да и у остальных немало. Вскоре Рокос­совский начал наступление на Мемель и Данциг, а по­скольку кораблей там у немцев было много, попросил поучаствовать и армейцев. Когда те познакомились с корабельными зенитками и вернулись на аэродром, они нам сказали: «Не надо нам орденов ваших, рановато нам помирать!»

Дело в том, что на каждом транспорте было по четыре зенитных орудия, а на эсминцах и до двадцати. А теперь представьте, какое было светопреставление, когда шел конвой из 5 транспортов, 4 эсминцев и пары тральщиков. Хотя и наземные зенитки вещь довольно неприятная.

Там вообще зенитный огонь был страшный, особен­но над Данцигом! Нас это не очень касалось, а вот штурмовикам доставалось. Я помню, как зенитные сна­ряды пробивали плоскости и хвост Ил-2. Иногда было заметно, как снаряд рикошетировал от брони штурмо­вика. Зрелище смертельное, но захватывающее! Наш черед подходил тогда, когда «илы» скрывались за гори­зонтом, а мы еще находились в поле зрения зениток. Был только один способ спасти себя от их огня — ма­неврировать. Некоторые летели в направлении очеред­ного разрыва зенитки, некоторые от него, но если бы­стро не отреагируешь, то точно погибнешь.

Был один летчик в 35-м полку — Никитин, и с ним был довольно интересный случай. Я должен был его прикры­вать. Вылетели мы в полдень с заданием искать и уничто­жать корабли в Выборгском заливе и пошли к цели. Ники­тин сильно уклонился влево. Он долгое время не свора­чивал, и я никак не мог понять, куда он направляется. Я стал маневрировать перед его самолетом, но Никитин ни на что не реагировал. В конце концов я решил дать очередь ему под носом, и только после этого он развер­нулся и пошел домой. Когда мы приземлились, оказа­лось, что заблудился, хотя и был опытным летчиком.

Поскольку задача нами так и не была выполнена, вечером мы снова пошли в Выборгский залив. В море я обнаружил несколько вражеских кораблей. Поскольку я, как истребитель, летел выше метров на двести, я за­метил их раньше и сообщил Никитину. Он запросил на­правление и после моей ориентировки удачно зашел в атаку, обстреляв большой транспорт «эрэсами» и сбро­сив бомбы. Судно задымило, и я решил, что теперь он пойдет домой, однако он резко развернулся и стал пи­кировать на корабль снова. Потом выяснилось, что он решил повторно атаковать корабль. Смотрю — не сво­рачивает, вот-вот врежется. Ну, думаю — наверное, подбит и решил идти на таран. В последний момент за­драл нос и чуть ли не хвостом вперед, «коброй» вышел из пикирования. На аэродроме обнаружили, что кусок мачты вражеского судна и канатик антенны застряли у него в крыле. Сели, я спрашиваю, чего это ты, а он мне: «Ну так увлекся... Азарт!» Позже я, смеясь, читал у како­го-то генерала героический рассказ про этот случай! Вот оно как иногда оказывается.

В июле 1944 года наш полк перевооружился на новые истребители — Як-9. Никаких особых формальностей не было — машины поступили, и мы стали летать, поскольку Як-7 и Як-9 были довольно схожи в управлении.

Как бы я сравнил эти истребители? Як-7 был хоро­шим истребителем, разве что вооружение было слабо­вато, а вот Як-9 был по-настоящему хорош — быстрый, маневренный. На Як-7Б обзор назад был плох, а на «де­вятом» стоял каплевидный фонарь, видимость через который была превосходная. Были у нас и «семерки» без гаргрота. Надежность обеих машин была прилич­ная, хотя иногда, по недосмотру, мотор М- 105 перегре­вали, и он выходил из строя.

Баки на 7-м и 9-м были одинаковые, переделок топ­ливной системы в части мы не делали. Среднее полет­ное время было полтора часа, но опытные летчики ле­тали и дольше, если, конечно, обходилось без воздуш­ных боев. Меньше топлива было у Як-3, но он и весил-то — как современная легковая машина. Бензин зали­вали не ниже 92-го. Вооружения было достаточно. Я ни­когда не стрелял дальше, чем со ста метров, а на такой дистанции пробивалась любая броня. Стреляли корот­кими очередями, у нас стояла прекрасная пушка — ШВАК. Хотя, пожалуй, крупнокалиберный пулемет УБС был еще лучше, а их у нас на Як-9 было два!

Еще у нас были Як-9 с 37-мм авиапушкой — доволь­но тяжелые для боя истребители. На такой машине я одержал две воздушные победы. Максимум в очереди можно было выпустить 3—4 снаряда из-за сильного разброса, да и ствол пушки перегревался. Боекомплект к ней был 28 снарядов.

Кстати, были у нас в полку и два «тандерболта». Пе­регнали их к нам тоже примерно в июле наши ребята — Леонид Ручкин и Скляров, но по какой-то причине на них никто на боевые задания не летал, после чего их передали 15-му разведывательному полку. Помню, у них была одна смешная особенность. Ускоритель при включении форсажа работал на спирту — целых десять литров спирта был бачок.

С «аэрокоброй» я столкнулся уже после войны — в 1948 году, когда служил в 21-м истребительном