Среди красных вождей том 1

дится перед ним расшаркиваться для того, чтобы убе­дить его в том, что, казалось бы, не требует доказательств…

— Конечно, с непривычки это действительно стран­но, — согласился Иоффе, — но имейте в виду, что Сай­рио латышский революционер из породы старых лесных братьев… Они все, конечно, немного диковаты… Надо, как верно сказал Леонид Борисович, применить к нему педагогические приемы…

После этого объяснения я пригласил к себе Сай­рио. Хотя лицо его выражало все то же непреодолимое и ту­пое упрямство, но беседа с ним Иоффе, по-видимому, оказала на него некоторое влияние, и он держал себя менее самоуверенно. Я усадил его и обратился к не­му с маленькой, элементарно построенной речью, в ко­торой старался ему выяснить, чего я от него требую, как от товарища, занимающего столь ответственный в посольстве пост. Я говорил дипломатически, упирая на то, что такую должность и можно было доверить только та­кому старому и испытанному товарищу, как он, потому note 56что как, дескать, мне и говорил товарищ Иоффе, име­ются всякие конспиративные расходы и пр. В результа­те он немного отмяк и сам предложил мне направиться к кассе.

Надо отметить, что Иоффе, чувствуя, что вообще со­ветское посольство как то непрочно сидит в Германии, что, в сущности, было верно, считал нужным иметь все денежные средства всегда под рукой, чтобы в слу­чае чего, можно было ими немедленно располагать. А по­тому он хранил все деньги в тяжелой стальной кассе, стоявшей в отдельной комнате в посольстве, не прибегая к банкам…

Это обстоятельство вносило, чисто психологически, тоже известную путаницу, нервную спешность и пр. И не могло не влиять на Caйрио, вносило в него какое то бивуачное настроение, настороженность и торопливость… Замечу кстати, что это ощущение не­прочности владело всеми в посольстве. Ежедневно цир­кулировали всевозможные, неведомо кем распускаемые слухи, часто слышалось выражение: «придется собирать чемоданы» и пр… Все себя чувствовали точно на какой то станции, многие даже продолжали хранить свои вещи в чемоданах — не весте убо дне и часа…

Я сразу же поставил наши объяснения с Сайрио на почву известной незыблемости и трактовал все вопросы под углом организации дела напостоянно, а не в порядке какой то паники, под углом «аллегро удирато»… мне кажется, что мне удалось успокоить этого упрямого латыша, и он начал улыбаться. Когда же я после об­ъяснения подошел к проверке порядка выдачи и приема кассой денег, то мне не трудно было убедиться, что это был настоящий хаос.

— Ну, объясните мне, товарищ Сайрио, — сказал note 57я, как, по каким требованиям вы выплачиваете те или иные суммы?

Сайрио открыл кассу и обратил мое внимание на то, что кредитки хранятся обандероленные, так что, пояснил он, в случае чего, можно в одну минуту сложить их в чемодан. В кассе находилось всего в разных валютах денег на три-четыре миллиона германских марок. Затем он предъявил мне и оправдательные до­ кументы… Это было собрание разного рода записок, набросанных наспех разными лицами. Приведу на память несколько текстов этих своеобразных «ордеров»:

«Товарищу Сайрио. Выдайте подателю сего (ни имени ли­ца получающего, ни причины выдачи, ни времени не ука­зано) такую то сумму. А. Иоффе»; «Товарищу Сайрио. Про­шу отпустить с товарищем Таней (горничная посла) та­кую то сумму. Личный секретарь посла М. Гиршфельд»; «Товарищ Сайрю, прошу принести мне тысячу марок. Мне очень нужно. Берта Иоффе (жена Иоффе)». Такого же рода записки попадались и за подписью обоих секрета­рей. Было тут много оплаченных счетов от разных шляпных и модных фирм, часто на очень солидные суммы, выписанных на имя М. М. Гиршфельд, жены Иоффе и других лиц, снабженных подписью: «Прошу товарища Сайрио уплатить. М. Гиршфельд… А. Иоффе… Б. Иоффе…» Были даже счета от манежа за столько то часов тренировки, за столько то часов за отпущенных лошадей на имя М. М. Гиршфельд (она училась верхо­вой езде). Словом, было очевидно, что на посольскую кассу смотрели, как на свой личный кошелек, из которого можно брать безотчетно, сколько угодно… Разумеется, я ничего не сказал Сайрио, когда он, предъявив мне эти «документы», еще раз торжествующе подтвердил, что все у него в полном порядке. Да ведь по note 58правде сказать, товарищ Сайрио, конечно, убогий и уп­рямый, но лично совершенно честный (как я в этом убедился вполне), и был, в сущности, прав: он платил все эти, часто весьма значительные суммы, по рас­поряжению своего начальства или вообще лиц, на то уполномоченных. И, само собою разумеется, все эти «доку­менты» не носили никаких следов того, что они были проведены через бухгалтера посольства…

Мне пришлось — не буду приводить здесь этих трафаретных указаний — убеждать Сайрио, что все документы, как приходные, так и расходные, должны, прежде исполнения по ним тех или иных операций, проводиться через бухгалтерию, что бухгалтер должен их контрассигнировать и пр. Тут снова мне пришлось выдержать бурную сцену.

— Как?! — раздраженно ответил мне кассир. — Это значит, что она (бухгалтершей была женщина, очень слабо знакомая с азбукой своего дела) будет мне разрешать и приказывать… Ни за что!.. Я не согласен… я не позволю!.. Она мне не начальство…

Выяснения, убеждения, доказательства, примеры — ничего не действовало. Латыш твердил свое, свирепо вращая своими, полными злобы, глазами. И вот, среди этих пояснений, забыв, что я имею дело с человеком почти первобытным, я в пылу доказательств произнес фразу, которая еще больше сгустила над нами тучи:

— Да поймите же, товарищ Сайрио, что здесь нет и тени сомнения в вашей честности. Ведь речь идет только о том, чтобы ввести порядок, — порядок, при­знанный во всех общественных учреждениях… Одним словом, моя цель — поставить правильно действующий бюрократический аппарат…

О, сколько нелепостей вызвало слово note 59бюрократический'. Кассир вдруг вскочил, с ужасом, точно прозрев, взглянул на меня диким взором и, хромая сво­ей когда то простреленной ногой, затоптался на месте волчком.

— Как?.. Что вы сказали?!.. — полным негодования тоном спросил он.

Я повторил.

— Ага! Вот что!.. — злорадно торжествуя заговорил он. — «Бюрократический», — повторил он, — вот что… Так мы, товарищ Соломон, бились с царским правительством, рисковали нашей жизнью, чтобы сломать бюрократию… Теперь я понимаю… А, я сразу это заметил… вы бюрократ… да, бюрократ!.. и мы с ва­ми не товарищи… нет!… Я пойду к товарищу Иоффе… я с бюрократами не хочу работать!..

Он быстро захлопнул кассу и, сердито ковыляя мимо меня, побежал наверх….

И мы с Иоффе, при участии подошедшего на эту сце­ну Красина, битых два часа толковали с Сайрио, выясняя ему истинный смысл слова «бюрократический»… Он подчинился, но, конечно, мы не могли его переубе­дить, и он остался при своем мнении и всем и каждому жаловался на меня, называя меня «бюрократом». Осо­бенно успешны были его жалобы в глазах таких же, как он, латышей, в большом количестве находивших­ся при посольстве в качестве красноармейцев, командированных в Берлин для охраны посольства от контрреволюционеров и несших другие обязанности. Эти латы­ши при встречах со мной мрачно и враждебно глядели на меня исподлобья…

Я остановился на этой сцене с исключительной целью дать читателю представление об уровне того понимания, с которым приходилось считаться в посольстве note 60при попытке ввести в его дела порядок. И вот, с большим трудом, спотыкаясь все время о целую сеть подобного рода недоразумений и тратя массу времени для ликвидации их, я вел дело реформы кассы и бухгалте­рии. В конце концов, я выработал целое положение о кассе, бухгалтерии, их взаимоотношении и пр. Заказал разного рода печатные формуляры в виде ордеров, приходных и расходных, и т. д., словом, наметил те по­рядки, которые должны иметь место во всяком общественном или казенном учреждении… Но, увы, эти положения и порядки вызвали новый ряд недоразумений и нападок на меня, но уже со стороны не Сайрио, а в «сферах» более высоких. Конечно, о всех предполагаемых мною нововведениях я часто беседовал с Иоффе, а пока был в Берлине Красин и с ним, намечая чисто общие положения вводимых порядков. Красин, хорошо понимавший дело, конечно, меня усиленно поддерживал. Иоффе же, по образованно врач, учившийся в Германии, был действительно чужд всякого понимания постановки дела, а потому искренно говорил, что плохо разбирается во всем этом, но, раз это нужно, он не возражает и предоставляет мне установить все необходимые порядки по моему усмотрению, несколько раз повторяя, что дает мне полную «карт бланш».