Среди красных вождей том 1

дорогу, уже на русской территории. Из кустов вы­скочили и окружили нас красноармейцы…

— Чего вы палили? — сразу же накинулся я на них, — не видите, что ли белых флагов… Хорошо, что не перебили нас…

— Так ведь как быть, — сконфуженно ответил мне красноармеец, к которому я обратился с упрека­ми, — видим спускаются какие то люди, пять телег, note 153одним словом, с белыми флагами. Ну, мы известно, ничего, не препятствуем. Да вдруг глядим, чтой-то они стали, и несколько человек побежало к задней телеге… Ну, думаем, это, однако, не спроста, смотри не морочат ли нас литовцы, не схоронили ли в задней телеге орудие… Ну, известно, война, как быть… мы и стали стрелять…

Мне резко бросился в глаза внешний вид красноармейцев: босые, лохматые, одетые в какую то рвань, не имевшую ничего общего с военной формой, изможденные, они производили впечатление каких то бродяг…

Мы были в советской России…

Конец первой части.

note 154

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

МОЯ СЛУЖБА В МОСКВЕ

Обстрелом, как врага, встретила меня родина. Не­вольно в сердце закопошились какие то тяжелые и смутные предчувствия…

Окружив меня и моих спутников, стояли обор­ванцы с винтовками, босые, в фуражках и шапках, ничем, кроме своего оружия, не напоминавшие солдат. Они как то виновато и смущенно переминались с ноги на ногу, не зная, как отнестись ко мне. Наконец, один из них обратился ко мне с просьбой:

— Не найдется ли у вас, товарищ, папироски, али табачку… смерть покурить охота…

Я дал им по папироске. Покурили. Они стали меня расспрашивать, кто я, как и что… Поговорили на эту тему.

— А что, господин консул, — спросил один из них, — вам неизвестно, сказывают, скоро фран­цузы и англичане придут нас ослобонить… в народ много бают, так вот, вы не слыхали ли чего там, заграницей?..

— От кого освобождать? — спросил я.

— Да, от кого же, как не от большевиков, — отвечал солдат.

note 155— Ну, полно вам, ребята, языки чесать, нечего зря в колокола звонить, — оборвал его один из красноармейцев, оказавшийся старшим. — Так это они невесть что болтают, — заметил он, обращаясь ко мне, — пустомели… А вот вам, товарищ консул, при­дется итти с нами к ротному… там вам все объяс­нять…

И мы направились куда то вдаль от боевой линии. Мы подошли к ряду изб, в одной из которых и помещалась канцелярия ротного командира. Я вошел в светлую горницу и увидал двух молодых людей в русских рубашках, занятых игрой в шахматы. Один из игравших был ротный командир, другой полу­ротный. Оба они были прапорщики запаса из студентов, призванных на войну. Они прямо накинулись на меня с массой вопросов: как и что делается заграни­цей? Пришлось делать целый доклад. Наконец, меня и моих спутников отправили в сопровождении конвоя в полковой штаб, находившийся далеко, в лесной чаще. Так, все на тех же телегах, переезжая из штаба в штаб, мы продвигались по пути к Двинску.

Грустная и тяжелая это была дорога. Мы ехали по разоренной стране. Всюду следы войны. Обгорелые ос­татки целых выжженных деревень. Кое-где встречались покинутые концентрационные лагери, напоминавшие клетки для диких зверей. Мы ехали, вернее, тащились по лесам и пустыням, поросшим травой, вдоль запущенных полей, и мы почти не встречали скота, — все, или почти все было реквизировано, перерезано… И всюду картины лишений, лишений без конца! С большим усилием и за безумные деньги мы раздобывали необходи­мую провизию. Но особенно меня поражало население тех местностей, по которым приходилось проезжать.

note 156Уныние и полная безнадежность царили повсюду, и люди даже не скрывали своего отчаяния, и в случайных беседах открыто жаловались на то, что большевики дове­ли их своими реквизициями и всей своей политикой до полного разорения, полной нищеты, — что они постепен­но перерезали весь скот… Сопровождавшие нас крас­ноармейцы лишь подтверждали слова крестьян и тоже грустно и безнадежно вздыхали. Никто не скрывал своей ненависти к новому режиму, и все ждали освобождения извне, от французов, англичан, немцев…

Переночевав еще в Ново-Александровске, мы на второй или третий день под вечер добрались, наконец, до Двинска. Остановились в грязной, запущенной гостинице, хозяйка которой не скрывала своего недоволь­ства, говоря, что большевики ее в конец разорили. По­ражало то, что никто не боялся говорить вслух о своей ненависти к большевикам и о своих 'контрреволюционных' надеждах и вожделениях. Хозяйка нашей гостиницы, узнав, что мы приехали из Германии, с го­речью сказала мне:

— Ах, господин, господин, зачем же вы не ос­тались там?.. Вы сами полезли в петлю… Над нами ведь царит проклятие… Что мы будем делать!.. только Бог знает… Bсе помрем…

Я отправился в штаб начальника Двинского укрепленного района. Это был старый боевой генерал царской службы, человек очень почтенный и искренно служив­ший (он говорил об этом откровенно) не большеви­кам, а России, какова бы она ни была… Политкоммиссар Аскольдов в разговорах со мной отзывался восторжен­но об этом генерале и, насколько я мог судить, между ними обоими были самые теплые товарищеские отношения, основанные на объединявшей их обоих преданности note 157делу. Оба, и генерал и политкоммиссар, встретили ме­ня очень приветливо и тепло. Конечно и здесь я должен был, как это повторялось во всех штабах по пути моего следования, делать подробные сообщения о том, что творится заграницей. К ним почти не доходили известия извне…

Только из Двинска я мог послать в Москву те­леграмму Красину по адресу 'Метрополь, комната № 505 ', сообщенному мне Аскольдовым. И уже через два часа мне в гостиницу был доставлен ответ за подписью Красина с указанием адреса, где я должен был остановиться, на

Б. Дмитриевке.

Поздно вечером ко мне в гостиницу явился комендант города Двинска. Это был препротивный моло­ дой человек, партийный коммунист. Представившись мне, он тотчас же вызвал к себе хозяйку гостиницы и, не знаю уж почему, сразу же стал говорить с ней грубо, обращаясь к ней на 'ты' и, к моему возмуще­нию, все время пересыпая свою речь словами 'жиды, жи­довка'.

— Ты у меня смотри, — начал он свою речь, — чтобы господину консулу не было оснований жаловаться!.. Ты всякие эти жидовские фигли-мигли оставь!.. Слышишь!..

— Слушаю, господин комендант… Будьте покой­ны, — я сделаю все, чтобы господин консул были до­ вольны… Конечно, теперь трудно с провизией и вообще трудно, но все, что я могу, будет сделано…

— Нечего мне зубы заговаривать, знаю я тебя, жи­довская морда, знаю!.. И имей в виду, что господин консул и его спутники будут стоять у тебя в порядке реквизиции — никакой платы, понимаешь!..

— Слушаю, господин комендант…

Я не выдержал. Отозвав в другую комнату note 158ретивого коменданта, я заявил ему свой протест по по­воду манеры его обращения с этой почтенной женщи­ной и сказал, что я, конечно, буду платить, что я уже сговорился с ней о цене за комнаты и пр.

— Ха-ха-ха! — искренно расхохотался он. — Вы привыкли там заграницей, а здесь, у нас, не Европа.