— слышался, по преимуществу, дребезжащий голос Петруши.
— пели, кажется, по преимуществу женщины.
— пробасили уж мужчины.
— опять залились женские голоса.
Всю эту штуку выдумал и управлял ею старик Петруша.
Бакланов, стоя на балконе, все ниже и ниже наклонял голову; наконец не мог выдержать и, убежав к себе в кабинет, упал на диван и зарыдал.
Покуда он лежал там, толпа пришла на двор, и слышалась уже другая песня:
При этом какой-то малый, из простых деревенских мужиков, неистово ломался перед народом.
Бакланов наконец вышел на крыльцо.
— Ура! наш батюшка, барин! — вскрикнула толпа, подкидывая шапки на воздух. — Ура! — повторила она.
И опять этим распорядился старик Петруша, который стоял на правом фланге и выше всех поматывал рукой.
Бакланов снова прослезился.
— Благодарю вас, братцы! — начал он взволнованным голосом. Что же водку-то?.. Подавайте водку- то! — прибавил он.
Управляющий, с огромным бочонком и со стаканом в руках, пошел обносить.
— Давай по два стакана за раз! — сказал Бакланов.
Мужики при этом отхаркивались, отплевывались, однако выпивали.
— Земли вам, братцы, — продолжал между тем Бакланов, стоя перед ними: — по Положению назначено по четыре десятины; но вы владеете, вероятно, больше?
— Да, словно бы есть маленький излишечек, — произнесло несколько стариков-мужиков.
— Весь этот излишек оставлю вам, не отрезываю ни клочка.
— Благодарим, батюшка, покорно! — произнесли опять те же старики.
— Земля-то больно плоха, — сказал стоявший несколько вдали рыжий, с перекошенным лицом, средних лет мужик: — каменья да иляк.
— Ну уж, любезный, мне для тебя земли не выдумать, не сочинять, — отозвался ему Бакланов, услышав его слова.
— Что, пустяки!.. Земля как быть надо земле… У всех здесь одинакая, — сказал опять старик.
— Такая, небось, как у тебя, у старого. По сороку телег на одну полосу навоза-то валишь, — возразил ему, в свою очередь, мужик.
— А тебе кто мешает, какой леший? — окрысился на него старик.
— Ну-с, дворовые теперь, — перебил их Бакланов: — желаете ли оставаться у меня временно- обязанными крестьянами?
— Лучше того нам быть не может! — сказал ему первый Петруша.
— Старики пусть живут здесь, а молодые промышляют и будут платить за них оброк, — сказал Бакланов.
— Нам тоже, Александр Николаевич, все про них да для них взять негде-с! — сказал молодой парень.
— А ты вот найдешь у меня, как тебя на миру-то раза два поучат; их вспоили, вскормили, а они батек и знать не хотят, — сказал Бакланов.
— Так, батюшка, Александр Николаевич, справедливо! — отозвались с удовольствием старики.
— Ну, садитесь, кушайте!
Мужики повернулись и стали усаживаться за приготовленные для них столы.
— А я вот к бабам пойду и побеседую с ними, — прибавил Бакланов и пошел.
Он давно уже видел между женщинами Марью, которая с заметным любопытством смотрела на него и даже, как показалось ему, с некоторым чувством.
Он прямо подошел к ней.
— Здравствуй, Марья! — сказал он и протянул к ней руку.
Она хотела было поцеловать ее.
— Как можно! Этого уж нынче нет, — говорил Бакланов, не давая ей руки, и хотел поцеловать ее в лоб; но Марья протянула к нему губы, и они поцеловались, и оба покраснели.
Другие женщины смотрели на всю эту сцену с усмешкой.
— Ну, садитесь!.. Садись, Марья, и я сяду около тебя!..
Марья продолжала смотреть на него с любопытством.
— Я стану с вами ужинать и выпью водки. Эй, дайте сюда!..
Приказчик подал.
— Ну, вы теперь, — продолжал Бакланов, выпив сам рюмку и обращаясь к женщинам.
Большая часть из них отхлебнула только, а Марья так и совсем отказалась.
Подслеповатая старуха, та самая, которая так сильно выла, когда он в первый еще раз уезжал из Лопухов, не спускала с него глаз.
— Как бабушка-то на барина смотрит, — заметила одна женщина.
— Что ты старушка? — обратился к ней Бакланов.
— Да больно как, батюшка, гляжу, баря-то просты ныне стали! — отвечала та.
— Просты они, матушка, ныне все! — отвечала ей прежняя женщина.
Марья, сидя около Бакланова, заметно модничала.
— Коли ты не хочешь водки, мы вино будем пить. Помнишь, как когда-то пивали с тобой? — обратился он к ней.
Приказчик, по его приказанию, принес из горницы бутылку мадеры.
— Нет, барин, не хочу, не стану! — отказывалась Марья, отстраняя рукою стакан, который подавал
