ритуальное!.. Он делал это машинально; и мое первоначальное молчание выбило его из колеи почище удара дубиной.
Он не знал, что делать! – и когда я случайно угадал положенный ответ, или почти угадал, Пупырь был счастлив.
Что же я просипел тогда Пупырю?
Что?!
Беру на себя...
Что я брал на себя? Господи – что?!
Неужели последствия поступка... Какого? Того случайного толчка, которого я бы даже и не заметил, если бы Пупырь не остановился... ну, выругался бы в крайнем случае...
А если бы заметил? Это что – поступок?
...прошу великодушно простить за Поступок...
Это – Поступок?!
Перекличка обедающих закончилась.
– Да не сотворим мы ничего, колеблющего Переплет! – подвел итог усач в щегольской жилетке и первым принялся за еду.
Я стоял в пяти шагах от них, и ни одна зараза не предложила мне присоединиться. По-моему, им это даже не пришло в голову.
Как участникам ритуала королевского миропомазания не приходит в голову сплясать джигу перед троном.
Они возгласили Фразу, и постороннему в ней не было места.
17
Будучи вне дома, держите себя так, словно вы принимаете почетных гостей.
Пользуясь услугами людей, ведите себя так, словно совершаете торжественный обряд.
Еще с полчаса я рассеянно бродил между деревьями, исподтишка наблюдая за паломниками и прижимая к боку накидку, в кармане которой буйствовал оголодавший Болботун.
Я был не менее голоден и прекрасно понимал запечника. Но вмешиваться в скрупулезность ритуала, царившего вокруг, в жестко организованную последовательность мелочей...
Опасно, однако!
Вот вам два слова – 'опасно' и 'однако'. Вроде бы похожи, и букв поровну, и строение близкое, а смысл разный, и не спутаете вы их никогда. Переставь в них буквы местами – вовсе бессмыслица получится!
Вот вам два человека – я и Пупырь, или этот чернявый Стэнч из каких-то Бяков. Вроде бы похожи мы, и руки две, и ноги две, и голова одна... а поставь нас на место друг друга – еще похлеще бессмыслица выходит. И только мертвый не заметит, что чужое наглое слово самозванно затесалось в привычно- ритуализованную последовательность букв, знаков, слов, фраз, жизни...
Ритуал Бытия, так сказать... вот ты какая, жизнь загробная!
Впервые моя нахрапистая идея проникнуть в Книжный Ларь показалась мне безнадежной. Если в обыденности разнообразной я еще мог на что-то рассчитывать, то в обыденности ритуальной – у меня не было ни единого шанса.
Ни единого.
Словно я хотел избавиться от своей тени при ярком солнце.
И тут я увидел ее. Ту самую хрупкую девчушку-подростка, которая усердно возглашала Предобеденную Фразу третьей... или четвертой после усатого тамады.
Как же ее звали?.. черт, не помню...
Видимо, она уже довольно долго вертелась вокруг меня, старательно изображая безразличие – губки поджаты, тонкие ручки заняты легкой плетеной корзинкой, и глаза наивно хлопают неправдоподобно длинными ресницами, поглядывая то на меня, то куда-то в сторону.
Менора! Ее зовут Менора!.. Ухова.
Или Ахова.
Я поманил ее пальцем. Девочка подумала и медленно направилась ко мне, забросив корзинку на плечо и теребя подол клетчатого платья.
Пока она шла, я все думал – что же я скажу ей?
А потом она подошла и остановилась, скромно потупив глазки.
Она подошла – и я придумал.
– Беру на себя, – негромко, но отчетливо произнес я.
– Что?! – изумилась она.
– Все. Все беру на себя. Ты ведь что-то хотела сказать мне? Говори, не бойся...
– Вы ведь не обедали, – тихо сказала девочка Менора. – Из города никого нет, и вы выпали из своей Фразы... а эти... они...
Она подумала и поправилась:
– А мы вас и не позвали даже. Там за большой сосной – видите? – кухня для Выпавших из Фразы. Тем более что вы наверняка Хозяин Слова или даже Господин Фразы... Подойдите и вас покормят.
– Хорошо, – улыбнулся я, и она робко улыбнулась в ответ. – Спасибо тебе. Я смотрю, ты здесь не в первый раз?
– В первый, – она снова глядела в землю, и краска бросилась ей в лицо. – А про кухню мне папа рассказал. Вообще-то я...
Я ждал. И дождался.
– Вообще-то я – половинка. У меня мама была Пришедшей из-за Переплета. Вы... выползнем. (Слово это далось ей с огромным трудом.) Сгубили ее, в прошлом году еще... деревом в лесу привалило, а папа говорит, что наверняка Боди вмешались. Папа ведь один не побоялся на Чужой жениться... теперь вот меня в Книжный Ларь привез – пусть все видят: Ахова дочка приняла Закон Переплета.
– Тяжело? – участливо спросил я.
– Тяжело... жить тяжело. Им все просто, они с рождения в Переплете, а я что ни сделаю – все Поступок. Раз – Поступок, два – Поступок, а судьба не дремлет... то ногу сломаю, то дом загорелся, а папа на промысле... или телок годовалый в воду свалился, а там бочаги. Из-за меня. От Переплета не укроешься, не уговоришь...
Она внезапно повернулась и унеслась прочь, оскользаясь на размокшей земле, а я стоял как вкопанный и все глядел вслед девочке-половинке с больными глазами.
'Они одного возраста, – думал я, – Талька и эта Менора... Господи, что это за Переплет такой, где за каждый Поступок – по морде? Ведь такую чушь Поступком зовут, что мимо пройдешь – не заметишь! Конечно, если все по ритуалу делать: жрать, спать, совокупляться, дохнуть... шаг влево, шаг вправо рассматривается как побег... рассматривается – кем?..'
И тогда я снова запутался в паутине. Она облепила меня со всех сторон, клейкими нитями опутав руки, ноги, мозг; я слабо ворочался в ней – бездумно, бессмысленно – а от движений моих по нитям, как по струнам, бежал легкий трепет, и вдалеке равнодушно-сытым пауком ждал таинственный Переплет. Он отражал дрожь, рожденную мной, и она возвращалась ко мне – результат моих трепыханий, моих Поступков, моих...
Возвращалась, становясь судьбой.
А когда мне показалось, что я начинаю что-то понимать – мир вновь стал прежним, и паломники дружно убирали со столов, двигаясь в накатанном ритме ритуально-привычных действий.
