Вообще-то я курю редко, и потому сигарет обычно не ношу, но сейчас организм властно требует успокоительной дозы никотина. Когда прикуриваю от дешевой «одноразки» старлея, руки у меня уже почти не дрожат. Затягиваюсь – так, чтоб легкие и мозги продрало до самого основания. Из проулка подтягиваются еще двое. Оба в цивильной одежде. С ними тащится размалеванная девица, волоча по земле драный жакет. Девице холодно. В свете фонаря видно: на скуле у нее набухает изрядный кровоподтек. Губы пляшут, девица что-то сбивчиво говорит, размазывая по лицу «поплывшую» косметику.
Машинально вслушиваюсь.
– …совсем псих! Совсем! Ненормальный. С ног сбил – и в яр… А вы где были? Где вы были, дебилы?! Он же меня… Он меня чуть не убил! Нож к горлу: читай, кричит, стихи!
– Какие стихи?
Это подполковник.
– Не знаю! – Девица близка к истерике. – Ну, стихи! Как там… сейчас… «Но ты меня пугаешь. Ты зловещ, когда стращаешь… вращаешь…
– …когда вращаешь бешено глазами, и как я ни чиста перед тобой, мне страшно».
Честное слово, само вырвалось.
Девица умолкает, жалко шлепая губами. Подполковник с живостью оборачивается ко мне:
– Что вы сказали?
– Это Шекспир. «Отелло». Диалог Дездемоны и Отелло, акт пятый, сцена вторая, – лепечу я.
– Откуда вы это знаете? – подполковничья бровь ползет вверх. По склону Фудзи, до самых высот.
– Как – откуда? Из пьесы. Я Шекспира читал… в театре видел…
Такое впечатление, будто я оправдываюсь.
– Ясно.
По лицу подполковника видно, что ничего ему не ясно, кроме смутных подозрений на мой счет. Язык мой – враг мой! Молчал бы в тряпочку… К счастью, объявляется «Скорая». Раненого в наручниках грузят на носилки. Когда двое санитаров проносят его мимо меня, он вдруг приподнимается и отчетливо, дикторским тоном произносит: «Ваш выход». После чего вновь падает на носилки.
– Что он сказал?
– «Ваш выход».
Чушь. Ахинея. Бредит, наверное.
– Вы знакомы?
– Нет. Впервые его вижу.
Подполковник со значением кашляет. Ловит за плечо проходящего мимо врача:
– Куда повезете?
– В неотложку, куда ж еще?
– Стратичук, возьми кого-нибудь. Будешь сопровождать. Потом позвоните в отделение, доложите. А вы, – это мне, – поедете с нами.
2
Где располагается отделение, я так и не понял. «Бобик» долго петлял, подпрыгивая на ухабах, лучи фар деловито ощупывали заборы, кирпичные стены домов – и вдруг мы остановились. Табличку у входа я тоже прочитать не успел. Какое-то отделение. А какое? Кажется, в районе Южного вокзала.
Снимать с меня показания взялся лично подполковник. Предварительно соизволив, наконец, представиться:
– Качка Матвей Андреевич. Старший следователь по особо важным делам, подполковник МВД.
– Смоляков Валерий Яковлевич. Культработник широкого профиля.
– Широкого? Это как?
– Массовик-затейник. Слегка режиссер, чуть-чуть сценарист, частично гример, местами артист, немного…
Я прикусил язык. Когда меня «несет», важно вовремя остановиться. Про «немного пиротехника» следователю знать необязательно. Во избежание лишних вопросов.
– И швец, и жнец… – Матвей Андреевич излучает здоровый скепсис. – Работаете где?
– Большей частью по разовым контрактам. Клубы, ДК, массовые мероприятия. День города, Проводы зимы, КВН…
– Ясно. Значит, так и запишем: «Постоянного места работы не имеет».
Формулировка мне не понравилась.
– Документы с собой?
– Нет. Только визитки. Вот…
Подполковник берет визитку за краешек, словно не желая оставлять отпечатки. Подносит к свету настольной лампы под полукруглым стальным колпаком. В фильмах такие лампы обычно направляют в лицо
