Ржавчина в крови

Френсис возразил мне позже, когда сел в машину: не все английские кладбища выглядят так идиллически, есть мрачные, где надгробиям так тесно, что видны гробы, а в некоторых местах земля едва прикрывает захороненных, и по вечерам перед пустующим домом священника на деревьях громко каркает вороньё.

— In Yorkshire, for example[75], — серьёзно сказал он, повернулся к мисс Бернс и смотрел ей прямо в глаза, пока рассказывал о том, как однажды, приехав на каникулы в Лидс, оказался на кладбище и споткнулся. Когда поднялся и старательно отряхнул брюки, обнаружил, что споткнулся не обо что-нибудь, а о кости скелета — о руку, которая вылезала из-под сдвинутой плиты! Казалось, мёртвый пытался выбраться наружу и, не в силах сделать это сам, умолял кого-нибудь помочь ему.

Лавиния рассмеялась, вынуждая его тоже улыбнуться и признаться, что шутит. А мисс Бернс промолчала; глубокая складка на лбу выдавала её испуг, она так поразилась, что потеряла дар речи. Потом покривила носом и всё так же молча села в машину, хлопнув дверцей.

Вот так, недолго думая и без всяких колебаний, Френсис попал в чёрный список chaperon, составив мне компанию.

4. ПРОБУЖДЕНИЕ ЛЮБВИ

С Римом мы расстались без слёз. Солнце продолжало сиять высоко в небе, над крышами домов и площадями, когда мы выехали с окраины на автостраду. Кинематографический кортеж снова направлялся в Тоскану: три машины и фургончик, загруженные аппаратурой, плёнкой, фрагментами фильма и возбуждёнными людьми.

Перед отъездом Алек подошёл ко мне и спросил:

— Можно ей поехать с нами?

И он указал на девушку с недовольным выражением лица, которая ждала его на другой стороне улицы.

— Do you love her?[76] — сказал я, сощурившись, полагая, что «любовь» слишком серьёзное слово, когда речь идёт о двух ночах удовольствия, но понимая, что нельзя лишать росток любви возможности превратиться со временем в прекрасный цветок. Так или иначе, от меня не ускользнуло, что у ног её лежал приготовленный рюкзак, она поехала бы, даже если бы я покачал головой, отказав в просьбе.

Алек понял меня, ответил благодарной улыбкой и бегом вернулся к своей девушке.

В машине он посадил её к себе на колени, чтобы никого не лишать места.

Таким образом к концу дня мы прибыли в Сан-Джиминьяно вместе с небольшим облачком, которое, затерявшись в голубом небе, сопровождало наш караван пару километров по местной дороге.

Когда же я выбрался из машины во дворе возле пансиона, который арендовали, почувствовал, как ужасно затекли ноги, а во рту пересохло.

Хозяйка пожала мне руку, и я ответил ей церемонной улыбкой, сразу же передав слово Леде, моей неутомимой правой руке, которая всегда умела извлечь из своего цилиндра несколько блистательных фраз.

Я огляделся, посмотрел на изгородь и растения в саду, боровшиеся с летом за сохранение своих зелёных шевелюр, на котов, млевших на солнце, и почувствовал, как меня охватывает изумление. Волнение, испытанное в этот момент, усилил восторженный возглас Джеральда Конноли. Вот каким был рай земной, каким он должен быть — как этот чистейшей красоты уголок мира, Италии!

Все разбрелись по своим комнатам, лениво, словно стараясь не нарушить сонливую атмосферу, царившую здесь, не побеспокоить животных, жужжавших насекомых. Лавиния с облегчением узнала, что её не могут поселить в одну комнату с мисс Бернс, что спать они будут на одном этаже, но через две комнаты друг от друга.

— Ох, это нет проблем, — прошептала она на своём забавном итальянском, когда хозяйка пансиона стала объяснять ей, что, к сожалению, у них нет двухместных номеров, и это сделано не нарочно, а просто невозможно.

— Как странно, — шепнула мне Леда, — ни одного двухместного номера. Сумасшествие какое-то.

Но дело было не столько в сумасшествии, сколько в религии, как мы тут же выяснили из листовки, предусмотрительно оставленной на тумбочке в каждой комнате. Пансион располагался в бывшем средневековом монастыре, поэтому не приходилось удивляться, что кельи монахов слишком тесные и места в них хватает только для одного человека.

Я не стал разбирать багаж, понимая, что, когда снимается фильм, не приходится долго задерживаться на одном месте. Достал только футляр с пастой и зубной щёткой и положил его на полочку в ванной. Встретившись со своим отражением в зеркале, я причесался, не торопясь, чтобы потянуть время, и отказался от бриллиантина.

За ужином все много говорили и ещё больше ели и, обнаружив, что ужасно устали, пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись необычно рано. Леда прихватила спираль для защиты от вредных насекомых, попросила у кого-то из курящих спички и отправилась в свою комнату, шлёпая сандалиями по керамическим ступенькам лестницы.

— Sweet goodnight[77], — проговорила Лавиния, привстав на цыпочки и целуя меня в щёку. Обернулась, чтобы попрощаться с остальными, взглянула на Френсиса и отправилась следом за мисс Бернс, которая ни на минуту не переставала следить за её перемещениями.

Самые молодые остались играть в пинг-понг в вестибюле, размахивая обшарпанными ракетками над зелёным столом и спрашивая хозяйку, не найдётся ли у неё попить чего-нибудь освежающего, нет, не спиртного, конечно, поскольку завтра рабочий день.

Я знал, что, как только скроюсь в полумраке лестницы, Алек подмигнёт и упросит изменить заказ: Chianti, please! Let's have some Chianti![78]. Но я слишком устал, чтобы оставаться и караулить их, поэтому извинился, посоветовал не сходить с ума и удалился в свою комнату, со стуком закрыв дверь.

Свалившись от усталости, я тотчас уснул, а спустя несколько часов открыл глаза и тут же вспомнил, что должен приехать Федерико. Взглянул на часы, стоявшие на тумбочке. Уже одиннадцать, а его всё нет. Или, может быть, он стучал в дверь, а я не слышал? Я прошёл к окну посмотреть, нет ли возле пансиона его машины. Тогда я стал бы искать его, хотя и не помнил, какую комнату отвела ему хозяйка, вот досада. Но ведь всегда можно побеспокоить Леду…

Я отодвинул штору и «посмотрел вниз сквозь листву деревьев, но не заметил ничего, что хотя бы отдалённо напоминало силуэт машины. Постоял, опершись локтями на подоконник, прислушиваясь к стрекоту цикад, и хотел было уже вернуться к кровати, как вдруг услышал какой-то шорох в листве. Я напряг зрение, стараясь разглядеть что-нибудь за листьями, и увидел такое, чего никак не ожидал: недалеко от меня на дереве сидел Френсис и тянулся к соседнему кусту.

У меня буквально перехватило дыхание, я замер от изумления, а Френсис тем временем поднялся во весь рост, приготовился к прыжку и перескочил на подоконник открытого окна, где виднелся слабый свет. Едва не теряя сознания, я принялся считать окна, разделявшие нас, с ужасным предчувствием, что в данном случае сцену у балкона необходимо переосмыслить.

Я даже поморгал немного, надеясь, что всё это мне померещилось, но нет, картину увиденного прочно зафиксировали мои сетчатка и память. И всё, что мне оставалось сделать, это задвинуть штору и броситься к двери.

Я стремительно распахнул её и едва не налетел на мисс Бернс в ночной рубашке. Свет на площадке горел, и chaperon двигалась, словно призрак, с кувшином воды в руке.

— Hello[79], — пробормотал я, стараясь взять себя в руки.

Она окинула меня взглядом с головы до ног, словно желая убедиться, что я полностью одет, и