Ричард никак не мог запомнить.
— В прошлой жизни Ричард определенно был африканцем, — сказала мисс Адебайо и высморкалась в салфетку.
Гости захохотали. Засмеялся и Ричард, но с трудом — во рту горело. Он откинулся на спинку кресла и соврал:
— Очень вкусно. Освежает.
— Отбивные тоже чудесные, Ричард, — отозвалась Оланна, подавшись вперед, улыбнулась Ричарду. — Спасибо, что принес. — Сидела она рядом с Оденигбо, на другом конце стола.
— Вот это, как я понял, сосиски в тесте, ну а это что такое? — Оденигбо тыкал пальцем в поднос, который принес с собой Ричард; Харрисон аккуратно завернул каждое блюдо в серебристую фольгу.
— Фаршированные баклажаны, да? — попыталась угадать Оланна.
— Верно. Харрисон большой затейник. Он вынул мякоть и набил их, кажется, сыром с приправами.
— А знаете, что европейцы вынули внутренности из африканки, сделали чучело и возили по Европе всем напоказ? — спросил Оденигбо.
— Оденигбо, здесь люди едят! — возмутилась мисс Адебайо, но тут же прыснула.
Давились от смеха и остальные. Все, кроме Оденигбо.
— Суть одна, — продолжал он. — Что еду фаршировать, что людей. Не нравится, что внутри, — оставь в покое, а не набивай всякой дрянью. По мне, так просто испортили баклажаны.
Даже Угву, когда зашел убрать со стола, и тот развеселился.
— Мистер Ричард, сложить вам еду в коробку?
— Не надо, оставь или выбрось, — ответил Ричард. Он никогда не забирал с собой остатки; Харрисону он приносил лишь похвалы от гостей и умалчивал, что те пренебрегли его изящными канапе, предпочтя им стряпню Угву — перцовую похлебку, мой-мой и курицу с горькими травами.
Все мало-помалу перебрались в гостиную. Скоро Оланна выключит свет, Угву принесет еще выпить, и пойдут разговоры, смех и музыка, отсветы лампы из коридора будут играть на стенах. Наступало любимое время Ричарда, хоть он и спрашивал себя иногда, ласкают ли Оланна с Оденигбо друг друга в полумраке. Ричард гнал от себя эти мысли — не его это дело, — но безуспешно. Он замечал, как Оденигбо поглядывает на Оланну в пылу спора — не затем, чтобы заручиться ее поддержкой, в сторонниках Оденигбо не нуждался, а просто чтобы чувствовать ее рядом. Замечал он и то, как Оланна подмигивала Оденигбо, намекая на что-то свое, о чем он, Ричард, никогда не узнает.
Поставив бокал пива на маленький столик, Ричард пристроился рядом с мисс Адебайо и Океомой. От перца до сих пор пощипывало язык.
Оланна встала, чтобы сменить пластинку.
— Сейчас — мой любимый Рекс Лоусон, а потом садебе, — сказала она.
— Рекс Лоусон слегка вторичен, согласны? — заметил профессор Эзека. — Уваифо и Даиро превосходят его как музыканты.
— Вся музыка вторична, профессор, — поддразнила Оланна.
— Рекс Лоусон — истинный нигериец. Он не замыкается на своем народе калабари, а поет на всех наших основных языках. В этом его своеобразие, и за одно это его стоит любить.
— Как раз таки за это его стоит не любить, — возразил Оденигбо. — Во имя культуры страны забывать о культуре своего народа — глупость.
— Не спрашивайте Оденигбо о музыке хайлайф, не тратьте время. Он никогда ее не понимал, — засмеялась Оланна. — Он любит классику, но ни за что не сознается в столь вопиющем западничестве.
— Музыка не признает границ, — сказал профессор Эзека.
— Но музыка — часть культуры, а культура у каждого народа своя, верно? — спросил Океома. — Следовательно, Оденигбо — ценитель западной культуры, породившей классическую музыку?
Все засмеялись, а Оденигбо посмотрел на Оланну теплым взглядом. Мисс Адебайо вернула разговор к французскому послу: французы, конечно же, не правы, что устроили ядерные испытания в Алжире, но разве это повод для Балевы разрывать дипломатические отношения с Францией? В голосе мисс Адебайо звучало сомнение, ей не свойственное.
— Ясно, что Балева хотел отвлечь внимание от договора с Британией, — сказал Оденигбо. — Вдобавок он понимает, что задеть французов — значит угодить его Хозяевам-британцам. Он их ставленник. Они его посадили, указывают ему, что делать, а он выполняет. Вестминстерская парламентская модель в действии.
— Довольно о Вестминстерской модели, — прервал его доктор Патель. — Океома обещал прочесть стихи.
— Говорю же, Балева сделал это в угоду Северной Африке, — сказал профессор Эзека.
— Северной Африке? Думаете, ему есть дело до остальной Африки? Он признает лишь одних хозяев, белых, — возразил Оденигбо. — Разве не он сказал, что черные не готовы управлять Родезией? Если Британия прикажет, он назовется хоть павианом-кастратом! Мы живем во времена великой белой чумы. Белые низводят черных в ЮАР и Родезии до положения животных, развязали войну в Конго, запрещают голосовать черным американцам и аборигенам Австралии. Нами управляют из-за кулис.
Океома наклонился к Ричарду:
— Эта парочка не даст мне прочесть стихи. Кстати, как ваша книга?
— Движется потихоньку.
— Роман из жизни эмигрантов?
— Не совсем.
— Но все-таки роман?
Даже любопытно, что подумал бы Океома, знай он правду: Ричард сам понятия не имеет, роман он пишет или нет.
— Я интересуюсь искусством Игбо-Укву, и вокруг него будут разворачиваться события книги, — сказал Ричард.
— В смысле?
— Меня потрясли бронзовые изделия, как только я прочитал о них. Необыкновенно тонкая работа. Невероятно, что еще во времена набегов викингов здешние мастера довели до совершенства литье по выплавляемым моделям, такое сложное искусство. Просто невероятно!
— Вам как будто не верится, что «здешние мастера» способны на такое.
Ричард с удивлением взглянул на Океому. Тот, сдвинув брови, ответил ему взглядом, полным молчаливого презрения, и повернулся к остальным:
— Хватит, Оденигбо и профессор! У меня для вас стихотворение.
Ричард с трудом дослушал странное стихотворение Океомы — о том, как африканцы зарабатывают сыпь на задах, справляя нужду в импортные жестяные ведра, — и собрался уходить.
— Ты точно не против, Оденигбо, если на будущей неделе я свожу Угву домой? — спросил он.
Оденигбо переглянулся с Оланной.
— Конечно, мы не возражаем, — улыбнулась она. — Надеюсь, праздник ори-окпа тебе понравится.
— Еще пива, Ричард? — предложил Оденигбо.
— Мне завтра с утра ехать в Порт-Харкорт, надо выспаться, — ответил Ричард, но Оденигбо уже обратился к профессору Эзеке:
— А что скажешь о тупицах депутатах Западной палаты, которых полиция травила слезоточивым газом? Слезоточивым газом, только представить! А их помощники разносили бесчувственные тела по машинам!
Когда Ричард добрался до дома, Харрисон встретил его поклоном:
— Добрый вечер, сэр. Понравилась еда, сэр?
— Да, да. Я пошел спать, — буркнул Ричард. Он не был настроен беседовать с Харрисоном: тот, как обычно, начнет предлагать научить слуг его друзей божественным рецептам бисквитного торта с хересом.
