мамой Вероники? Она вообще-то находится в другом мире. А в нашем мобильник и вовсе не должен работать.
– Вот именно, – усмехнулся Константин. – Зато он должен работать в мире Вероники. Ну как, наступает просветление?
– Нет, – недоуменно ответил Евгений.
Но, в отличие от него, Улисс и Марио поняли, к чему клонит Константин. Коала свистнул, а Улисс сказал:
– Ого…
Недовольный таком поворотом дел, Евгений спросил Константина:
– Вы что, побывали в мире Вероники?
– Почти, – ответил кот. – То есть нет. Просто в замке графа Бабуина находится Междуместо. И оно открылось, да прямиком в мир Вероники. Как раз когда ее мама звонила дочке. Супер, правда?
– Пока не понятно, – ответил Улисс. – Константин, у тебя с собой обломок свирели из Вершины?
– Конечно. Я без него ни шагу. Представляешь, вдруг окажешься в ситуации, когда жизненно понадобится обломок свирели из Вершины!
– Отлично. Ты как раз в этой ситуации. Дашь поносить?
Кот вытянул из кармана джинсов обломок свирели.
– Как раз собирался тебе предложить, шеф.
– Неужели?
– Ага.
– Он в курсе, зачем это нужно, – вмешался Марио. – Мы рассказали, пока ты болтал с Бертой.
– Но, смотри, играй только красивые песни, – попросил Константин, отдавая Улиссу свой обломок.
– Ну, что ж… – сказал Улисс, вертя в лапах все три кусочка вершинской свирели. – Поехали ко мне. Пора склеить флейту.
Но друзей ждало разочарование. Склеенная флейта ничего не дала. Улисс, а вслед за ним и остальные до одури в нее дули, и даже добивались какого-то подобия звука, однако ничего не произошло. Того звука, который, если верить тигру Ефрату и «Справочной бога», должен привести к ответам на многие вопросы, не получалось.
– Все, я пошел спать, – не выдержал наконец Константин. – Просто валюсь с лап. А то все эти тревоги, волнения, пыточные, барсы, боги, богини… Улисс, ничего, если я прямо тут? – Он улегся на диван и моментально отрубился.
– А мне пора к «гамлетам», – встревожился Евгений, поглядывая на настенные часы. – Ой-ой-ой, уже опаздываю!
– Давай я тебя подброшу, – предложил Марио. – Если, конечно, нет чего-то более срочного. Улисс?
Лис покачал головой.
– Я должен хорошенько подумать, что теперь делать. Так что поезжайте. Но, как освободитесь, возвращайтесь. Времени совсем мало. Надеюсь, удастся исправить ситуацию до прихода Железных Зверей…
– Ты хотел сказать Деревянных? – уточнил коала.
– Увы, на это я даже не надеюсь…
Оставшись один, Улисс погрузился в глубокие раздумья, продолжая машинально вертеть в лапах свирель из разрушенной Вершины…
Евгений обнаружил «Маленьких гамлетов» угрюмыми и подавленными. Лисы-трагики сидели за столом в их общем кабинете и предавались унынию. Евгений забеспокоился, ведь обычно «гамлеты» были веселы и озорны, а грустили лишь на экране.
– Репетируете? – спросил он.
Вместо ответа Марсель Слезоточифф досадливо махнул лапой, а Аполлинарий Веченсон подвинул в сторону Евгения лист бумаги и показал глазами: читай, мол.
Пингвин взял бумагу. Это оказалось обращение директора телеканала ко всем работникам:
На канале вводится цензура.
Все пошлое, аморальное и безнравственное
будет вырезано и поругано.
Особенно это касается всех передач.
За моралью будут следить особенно
моральные цензоры из числа верониканцев
и общества «Духовный очернитель».
И нечего возмущаться! На меня давит
общественность!
Евгению стало не по себе и даже почудилось, будто он слышит закадровый плач. Потому что прочитанное вполне тянуло на трагедию. Чутье подсказывало, что в борьбе за нравственность верониканские цензоры не остановятся ни перед чем. И что их мораль, скорее всего, будет сильно отличаться от морали Евгения.
– В общем, дело касается твоей последней сценки, – сообщил Аполлинарий Веченсон. – Про писателя и продавца сюжетов.
– Она нам понравилась, – вставил Марсель Слезоточифф. – Я уже видел себя в роли писателя…
– Я тоже видел себя в роли писателя, – со вздохом признался Аполлинарий Веченсон. – Только, боюсь, это неважно.
Евгений похолодел.
– Почему неважно?
– Цензор назвал скетч пошлым. Все зачеркнул и предложил новый вариант, очень нравственный.
– Мы его видели, – процедил сквозь зубы Марсель Слезоточифф.
– Полюбуйся и ты, – вздохнул Аполлинарий Веченсон, протягивая Евгению папку с надписью «Святая цензура – отдел по надзору за нравственностью и моралью, так что смотрите у меня!».
Пингвин осторожно раскрыл папку, словно опасался, что из нее выскочит цензор собственной персоной.
«Очень нравственный» вариант сценки про писателя и продавца сюжетов заставил Евгения икать.
Писатель. Добрый день.
Продавец. Добрый день.
Писатель. Мне нужны сюжеты.
Продавец. А просили ли вы сюжеты у Космического Отца нашего?
Писатель. Да, но вы же знаете, Он не отвечает на молитвы.
Продавец. Конечно, не отвечает. Вы должны были обратиться к Нему через Веронику.
Писатель. Правда? Я не знал!
Продавец. Не расстраивайтесь. Еще не поздно. А пока возьмите тетрадь по
