выезжают не на автобусе, а на такси, причем, платят за оба конца. По всему видно, что в деньгах не нуждаются: чуть ли не ежедневно посещают рестораны, просиживают в них подолгу, а когда расплачиваются, то одаривают крупными купюрами официантов и музыкантов.
Через день подполковник получил словесные портреты обоих. Сердце его дрогнуло от предчувствия: магазинные кражи — дело рук Василия Зоркина.
Зоркина выдавал метод, техника исполнения дела. И в прошлый раз, когда он обворовывал квартиры в Кумыре, и сейчас, во время грабежа магазина, преступник действовал в перчатках, а ноги обвертывал тряпьем. Выдавленное окно и пролом в потолке опять-таки суть одного и того же метода. Все вроде бы верно, но ведь это только предположение, домысел, а не бесспорное доказательство или веская улика, на основании которых можно арестовать преступника.
Сергей Георгиевич разработал оперативное задание... С этой минуты Василий Иванович Зоркин и его напарник Николай Петрович Дубенко (а это был он: Чернов вспомнил фамилию «ширмача», что сидел в КПЗ в Кумыре в одно время с Зоркиным) попали под неослабное наблюдение сотрудников уголовного розыска.
ДВА БРАТА
Освободившись, Николай Дубенко приехал в Янгигуль и пустил здесь глубокие корни. В колонии, помня наставление Зоркина, он, правда кое-как, но все же закончил девять классов, в Янгигуле поступил в вечернюю школу, в десятый класс. Устроился на работу слесарем-сантехником в строительно-монтажное управление. Снял квартиру у старика-бобыля на окраине города и зажил чисто по-холостяцки, питаясь дома от случая к случаю, приходя туда лишь переночевать, и рано утром, буркнув хозяину: «Доброе утро!», ополоснув лицо ледяной водой, уходил на работу.
Старичок, Иван Назарович Колосов, был доволен жильцом: платит за квартиру аккуратно, пьет мало, учебой интересуется. «С перспективой, парень!» — заключал не раз старик, беседуя с соседом пенсионером, вечно копающимся у себя в огороде.
— О двоюродном брате тоскует, — дополнял Иван Назарович: — Брат у него геолог, в России живет. Письма пишет, обещает приехать, в Манкенте хочет работать.
Брат приехал через год с небольшим после того, как Дубенко поселился в Янгигуле. Стоял холодный и сырой февраль, шел дождь вперемежку с мокрым снегом. Колосов открыл калитку и, погладив сухой ладошкой обросшие седой щетиной щеки, пригласил гостя в дом. Гость, молодой статный мужчина в добротном пальто, замшевой шляпе, с объемистым чемоданом, вошел в комнату, шумно и радостно вздохнув.
— Николай на работе? Скоро придет? — спросил он хозяина, сняв пальто и шляпу, повесил их на вешалку, а чемодан положил на стол, быстрыми скользящими движениями пальцев нажал на замки.
Гость с ловкостью фокусника извлек из чемодана большую бутылку кубинского рома, консервы с красивой этикеткой.
— Ну, что, папаша, организуем! — сказал он, весело скалясь и хитро подмигивая размякшему, довольному старику.
«Брательник что надо, — подумал Иван Назарович. — Сразу видно, инженер! Интеллигентный. Собой красивый, щедрый...
Выпили по рюмке, закусили консервированной кефалью и солеными помидорами, приготовления Колосова. Гость похвалил соленья, издав полными красивыми губами чмокающий звук. Налил хозяину вторую рюмку, а свою оставил пустой. Колосов, уже захмелев, затряс головой, спросил: «А себе, Василий... Как тебя по батюшке, запамятовал?»
— Вообще-то Иванович, но для вас, папаша, просто Вася Зоркин, братишка Колькин.
— Знаю! Догадался сразу, как только дверь открыл. Николай о тебе рассказывал... Гордится тобой. Говорит, увидишь, Назарыч, какой у меня брат: красивый, умный с высшим образованием. Приедет, вместе жить будем... Ты давай, Вася, наливай себе.
— Не могу, Назарыч, почки больные. Вторую выпью, когда Коля придет, за встречу!
Дубенко, увидя Зоркина, бросился в его объятия. Вконец захмелевший Назарыч, пустившийся в длинные воспоминания о своем участии в героическом прошлом по ликвидации басмаческих банд, одобрительно и восторженно закивал, поблескивая пьяными глазками:
— Правильно, ребятки! Молодцы, братишки, что такую любовь к друг другу имеете.
Скоро старик совсем осовел, забормотал что-то несвязное и сонно ударялся головой в стол. Дубенко, приподняв Колосова, перетащил его в другую комнату, уложил на кровать. Вернувшись к Зоркину, весело сказал:
— Все, задрых старик. Рассказывай, Вася?
Зоркина освободили досрочно за «хорошую работу и примерное поведение». Прибыл он в Манкент месяц назад. В ответ на осуждающий взгляд Дубенко, бросил извинительно и вместе с тем жестко: «Дела были, не мог к тебе раньше приехать!» По дороге из колонии сумел неплохо «подработать»; в Манкенте сошел с поезда с большими деньгами в кармане. Неделю добивался прописки, договорился с частниками, что жили в районе Зеленого базара, купить у них за восемь сотен двухкомнатный крохотный домишко. В милиции заявил что покупает домик за 400 рублей. Доказал: деньги эти заработал в колонии — предъявил справку. Теперь все в порядке: живет не тужит, кое-какую мебель купил и даже женился. Женщина молодая, одинокая, родом из Саратова. В Манкент она приехала, прельстившись теплом и фруктами, работает на вокзале билетным кассиром.
К ней и обратился Зоркин, решив сразу же поехать в Янгигуль к Дубенко. Взял билет. А потом разговорились, вечером встретились, назавтра второе свидание назначили, затем — третье. Ну, а когда он домик приобрел и документы выправил, Саша Кравцова с охотой перешла жить к нему. У самой у нее, как говорится, ни кола ни двора не было: жила у знакомой проводницы, угол снимала.
Саша, женщина хорошая, тихая и мечтательная. О муже знает, что он инженер-геолог, работает в экспедиции в Таджикистане, и в Манкент приезжает на зиму, занимается камеральной обработкой материалов. «Подозрительности в ней ни на грамм, влюблена в меня, как кошка, да и сама красива», — заключил «старший брат», горделиво улыбнувшись и довольно хохотнув.
— Ну, а у тебя как дела? Дурость свою поубавил?
Николай, влюбленно глядя на холеного, несколько высокомерного друга, шутливо перекрестился:
— Вот те крест, все твои наказы выполнил! Вкалываю слесарем, на работе и в школе обо мне, как о передовике, говорят. С урками не вожусь, тут как-то ко мне двое подкатывались, так я их отшил, оттянул, как прежде бывало: на бешенстве сыграл. Ох, и ждал я тебя, знаешь как! Учеба мне поперек горла встала. Нужна она мне, как мертвому припарки. Да и работать надоело: гроши получаю — полторы сотни, больше не выходит. На такие деньги не погуляешь, коньячку хорошего не попробуешь.
Зоркин слушал, поддакивая Дубенко движениями черных, будто наклеенных, бровей, складывал в обнадеживающей улыбке полные ярко-красные губы и ритмично переставлял с места на место пустую рюмку. Николай, хмельной, красный от возбуждения, чрезвычайно довольный появлением партнера, не мог спокойно сидеть на месте, то и дело вскакивал, подсаживался к другу, снова вставал и говорил не переставая.
Дождавшись, когда Дубенко выскажется, Василий тоном приказа произнес:
— Работать тебе пока придется, как прежде. Достаточно того, что я свободен. В воскресение поедем по дороге в Кумыр. Там я один раймаг приметил. Богатый магазин, его сработаем.
На удивленно вскинутый взгляд Дубенко последовал ответный снисходительно-покровительственный взгляд:
— Квартирами больше заниматься не будем. Это дело прошлое, да и не особенно выгодное. Один магазин нескольких квартир стоит, понял!
В воскресенье утром Зоркин и Дубенко сели на автобус, идущий в Кумыр, и вышли, не проехав половины дороги. Большой районный центр, расположенный в среднем течении реки Чарчак, встретил их многолюдьем, шумным базаром и лесами новостроек. На базаре глухой стеной в общественный сад
