Не для того ли идти в эти музеи и театры, чтобы ловить на себе полный презрения и насмешки взгляд природных жителей страны?
— Какие французские романы читать и когда читать?
Где время для их чтения? Уж не после ли 14 часов работы, обогащающей господ Ситроэна, Рено, Пежо или Гочкиса?
— Какие тут еще выставки? Какие прогулки по историческим местам?
— Нет! К черту Париж со всеми его музеями и выставками! Радость и счастье жизни не в Париже — чужом, нудном, холодном и бездушном, а в родных Царевококшайске и Тьмутаракани, в брянских лесах и на полях Северной Таврии, на берегах Днепра и Енисея, среди благоухающих садов, что цветут по-над Доном, и среди елей родной тайги… Я задержал внимание читателя на маленьком объявлении и на тех мыслях, которые возникали в свое время у «среднего» эмигранта при чтении этого объявления.
Посмотрим, о чем еще говорится на столбцах мелкошрифтной парижской хроники.
В пятницу, ровно в 8 часов вечера, в Галлиполийском собрании на улице Фезандери заключительная лекция генерала Головина из цикла «Великая Галицийская битва».
Присутствие всех постоянных слушателей Высших военно-научных курсов обязательно. В тот же день в конференц-зале «Биотерапии» научное собрание Общества русских врачей имени Мечникова. В повестке дня: профессор В. Н. Сиротинин — «О некоторых особенностях течения скарлатины у взрослых»; доктор Б. Н. Беляев — «К вопросу о лечебном действии минеральной воды „Бурбуль“ при вторичных гипохромных анемиях». Начало в 8 часов вечера.
Если вы, читатель, собрались посетить это заседание, то не ошибитесь адресом, так как в тот же день и в тот же час в другом конференц-зале другого учреждения и на другой улице состоится научное заседание Союза русских врачей с другой повесткой дня.
— Что за чепуха! — воскликнет читатель. — Разве Общество русских врачей и Союз русских врачей не одно и то же? И почему два заседания в разных местах, но в одно и то же время?
Нет, в эмигрантском «государстве» это совсем не одно и то же. Две совершенно самостоятельные организации, два устава, два правления и две группы членов, постоянно поливающих друг друга грязью и осыпающих друг друга проклятиями.
— А что же они не поделили, будучи все до одного эмигрантами и живя в одном и том же городе? — продолжит свои удивленные вопросы читатель.
Нет, в эмигрантском «государстве» они не одинаковые.
Одним казалось, что другие «слишком правые», а этим последним казалось, что первые «чересчур левые». Отсюда непримиримая вражда двух врачебных лагерей.
К русским врачам, осевшим во Франции, мне придется вернуться несколько позже, а сейчас продолжим дальше чтение хроники.
Сегодня, в 8 часов вечера, в верхнем зале кафе «Данфер-Рошро» собрание молодых поэтов. Читать свои новые стихи будут Ладинский, Бек-Софиев, Евангулов и другие. Вход свободный.
Кружок любителей русской оперной и камерно-вокальной музыки сообщает, что в зале Христианского союза молодых людей (10, бульвар Монпарнас), ровно в 4 часа, генеральная репетиция концерта из произведений Аренского. Просьба не опаздывать.
Последние спектакли Пражской группы Московского Художественного театра переносятся в помещение театра Батиньоль.
Цены на места снижены. Оставшиеся билеты — в кассе театра. Следите за афишами.
В начале будущего месяца в Париж возвращается из гастрольной поездки по Австралии хор донских казаков.
Хор даст несколько концертов в зале Гаво, после чего в полном составе выедет в Канаду, где пробудет до конца лета.
Нам передают из авторитетного источника, что известный американский антрепренер Юрок только что подписал с регентом церковного хора на улице Дарю Н. П. Афонским контракт на 30 концертов, которые хор даст в начале будущего сезона в ряде городов Соединенных Штатов Америки.
В четверг, в 9 часов вечера, в большом зале Русской консерватории выступление учеников и учениц класса профессора Муромцевой. Будут исполнены арии, отрывки из опер и романсы Глинки, Чайковского, Римского-Корсакова, Гуно, Визе, Массне, Беллини, Доницетти, Россини.
Вход по пригласительным билетам, которые можно получить в канцелярии консерватории.
— Что? — воскликнет изумленный читатель. — Русская консерватория в Париже? Да и как понимать это слово «консерватория»: так же как и «Народный университет» или еще как-нибудь?
Нет, на этот раз слово «консерватория» нужно понимать в самом подлинном его значении. А русской она называлась потому, что все ее преподаватели были из русских музыкантов — инструменталистов, вокалистов, теоретиков и искусствоведов; потому, что преподавание в ней велось на русском языке и по программе русских столичных консерваторий дореволюционного времени, и, наконец, потому, что весь уклад ее жизни был основан на традициях, восходящих к временам основателей Петербургской и Московской консерваторий Антону и Николаю Рубинштейнам.
Состояла она в ведении Русского заграничного музыкального общества, председательницей которого в течение долгих лет состояла Н. Алексинская, последняя жена известного эмигрантского черносотенного общественного деятеля и хирурга Алексинского, о котором уже говорилось в одной из предыдущих глав.
Н. Алексинская слыла в «русском Париже» дамой весьма эксцентричной и пользовалась в музыкальных кругах общей неприязнью. Но у нее была одна драгоценная в эмигрантской жизни способность: она умела выуживать у богатых французов и иностранцев крупные деньги на содержание консерватории. Ради этого свойства ее ежегодно переизбирали в председательницы Русского заграничного музыкального общества. Большую материальную поддержку консерватории систематически и долгие годы оказывали также С. В. Рахманинов, С. А. Кусевицкий, Н. А. Орлов и многие другие русские музыканты. Благодаря этому Русская консерватория проявила необыкновенную живучесть. Я едва ли ошибусь, сказав, что это было самое живучее из всех эмигрантских учреждений.
Она не прерывала своей деятельности даже в годы войны и гитлеровской оккупации и существует по сей день. Занимала она большой особняк в аристократической части Парижа, в 16-м городском округе, на том отрезке набережной Сены, которая носит со времени Версальского мира название авеню Токио.
Эта Русская эмигрантская консерватория не избежала общей участи всех эмигрантских учреждений и объединений. Взаимная грызня, склоки, интриги, борьба тщеславий и уязвленных самолюбий ее организаторов и преподавателей привели к тому, что вместо одной консерватории в «русском Париже» оказалось… три консерватории.
Одна из отколовшихся ее частей присвоила себе довольно громкое название — «Нормальная консерватория». Во главе ее стояли московский музыкант Гунст и, если я не ошибаюсь, композитор Акименко. Она страдала обычной для большинства эмигрантских учреждений болезнью: хроническим денежным малокровием. Просуществовала она несколько лет и в 30-х годах тихо скончалась, не оставив о себе в «русском Париже» сколько-нибудь заметной памяти.
Но третья по счету парижская эмигрантская консерватория была довольно серьезным конкурентом основной, от которой она откололась. Называлась она «Народная консерватория» и состояла филиалом «Народного университета». Собственного помещения она не имела. Преподаватели вели занятия у себя на дому. Для выпускных концертов и других публичных выступлений снималась какая-либо небольшая концертная зала. Занятия велись почти исключительно по классам фортепьяно, скрипки, виолончели и пения. Таким образом, она была более похожа на музыкальное училище, чем на истинную консерваторию. Как и «Народный университет», она не требовала от учащихся при их поступлении никакого образовательного ценза, а при окончании никаких дипломов не выдавала. Но она привлекла к себе довольно значительное их число и, так же как и «Народный университет», обнаружила большую живучесть, просуществовав около полутора десятков лет.
Среди вопросов, с которыми ко мне обращаются мои собеседники с момента моего возвращения на родину и по сей день, одним из самых частых был такой: — Чем объяснить странное явление, что среди вас, репатриантов, подавляющее большинство одинокие мужчины, никогда не бывшие женатыми, хотя и достигшие возраста 50–60 лет?
