фактического царька того района, населенного десятками и сотнями тысяч черных людей, к которому он в качестве врача прикреплен. По словам администратора, колониализм, особенно французский, — истинное благодеяние для природных жителей страны. Прекрасная и благородная Франция строит в Африке шоссейные дороги, воздвигает амбулатории и школы; лечит и учит этих темных и невежественных людей, которые без ее великодушной помощи давно вымерли бы; самоотверженные католические миссионеры сеют среди них семена духовного просвещения…
Русский врач слушает эту казенную словесную трескотню, но глаза его видят другое. Да, шоссейные дороги в Африке прекрасные. Без них ведь не вывезешь продукцию рудников и плантаций, приносящую предпринимателям миллионные доходы… По ним же в случае чего легко двинуть бронированные машины Иностранного легиона, если в них появится необходимость.
Да, в амбулаториях лечат и оперируют природных жителей Черного континента. А как же не строить амбулатории, если европейскому плантатору и промышленнику нужна рабочая сила, физически здоровая, способная выдержать 12–14 часов ежедневной каторжной работы? Малярия, оспа и трахома плантаторов не устраивают. Да, школы воздвигаются одна за другой. Без них тоже нельзя: нужно подготовить кадры черных пособников капитала, проникшего в самое сердце Тропической Африки. Это — будущие десятники и бригадиры на тех же плантациях и рудниках.
Любой европеец, оказавшийся в колониальной стране, быстро постигает господствующие там нравы. Он узнает, что каждый белый обязан иметь при себе огнестрельное оружие, а каждый черный, у которого будет обнаружено оружие, подлежит расстрелу. Он слышит, что в соседнем районе в какой-то негритянской деревне было восстание; что вся немногочисленная администрация была перебита восставшими; что через 24 часа после этого в деревню прибыл отряд бронированных машин и все мужское население было поголовно расстреляно, а деревня сожжена целиком и без остатка.
Человек, которому не чужды демократические воззрения, не может остаться равнодушным; он продолжает любить африканские просторы, но в его уме пока еще смутно и неоформленно растет протест против дикой морали окружающего его колониального мира.
Горе ему, если кто-либо догадается об этих бродящих в его голове мыслях! Из всех смертных грехов самым тяжким в колониях считается хотя бы попытка высказать идеи братства и равенства народов.
Следующий случай, хотя и не с врачом, весьма типичен. Поляк-топограф, приглашенный к администратору района на торжественный банкет в день французского национального праздника 14 июля, после нескольких выпитых им бокалов шампанского неосторожно поделился обрывками своих мыслей с соседкой по банкетному столу. Через 48 часов после этого он был уволен по телеграфному распоряжению министра колоний, а по возвращении в метрополию получил приказание префектуры полиции в восьмидневный срок покинуть пределы Франции…
Нужда заставляла русских врачей, попавших в Тропическую Африку, дорожить предоставленной им возможностью безбедного существования. Скрепя сердце, они подписывали каждые два года, разделенные шестью месяцами отпуска в Европу, новый контракт на новый двухлетний sejour (срок пребывания) в дебрях Западной или Экваториальной Африки. Я встречал в Париже своих сотоварищей по профессии, которые проделали шесть или семь этих двухлетних sejour, тогда как обычно непривычный к африканскому климату европеец с трудом одолевал только один.
Как ни тяжело было юридическое и материальное положение русских врачей за рубежом, в них никогда не угасало стремление к научному совершенствованию и научно-литературной работе. В первые после революции годы в Берлине выходил русский научный журнал «Врачебное обозрение», в котором помещались статьи, обзоры и рефераты по всем отраслям практической медицины.
Журнал этот просуществовал не более трех-четырех лет и умер естественной смертью от безденежья, как умирали от той же болезни и многие другие эмигрантские предприятия.
В 30-х годах в Париже выходил научно-медицинский журнал «Врачебный вестник», основанный бывшим профессором Московского университета патологоанатомом и бактериологом С. С. Абрамовым. Никаких средств на его издание не было. Но было среди его сотрудников непреодолимое желание иметь собственный журнал и пропагандировать за рубежом русскую медицинскую мысль.
Все сотрудники его, начиная от редактора и кончая корректором, работали бесплатно. Но больше трех лет существования он выдержать не мог. Подписчиками были только русские зарубежные врачи и несколько владеющих русским языком врачей славянских стран. Подписная плата не могла покрыть расходов даже на бумагу и печатание. К тому же в те времена в ряде стран было введено запрещение перевода валюты за границу. Это еще более сузило круг подписчиков.
Наконец, было еще одно обстоятельство, которое отшатнуло от журнала целый ряд его подписчиков: его редактор С. С. Абрамов, ученый с крупным именем, с первых лет своей зарубежной деятельности заразился болезнью политиканства. В научном журнале стали появляться в отделе хроники заметки, подписанные его именем, ничего общего с наукой не имевшие. Абрамов, в молодости занимавшийся кроме науки еще газетным репортерством, перешел на политическую халтуру: он «специализировался» в издевательствах над советскими учеными, не щадя даже таких авторитетов, как ученый с мировым именем патологоанатом А. И. Абрикосов. Ему не нравилось решительно все, что происходило из Советского Союза, будь то крупная научная работа, вновь выпущенный советской фармацевтической промышленностью препарат или реформа медицинского образования.
Хорошее начинание было в корне испорчено. Дух истинной научной мысли отлетел от страниц «Врачебного вестника». В 1933 году журнал прекратил свое существование.
Я не был бы объективным, говоря о жизни русских врачей за рубежом, если бы обошел молчанием те возможности научного и практического усовершенствования, которые Франция предоставляла врачам- иностранцам.
Двери всех парижских клиник и больниц были всегда широко открыты для врачей всех стран. Все они встречали со стороны их руководителей самое предупредительное отношение. За 13 лет моих хождений по парижским клиникам и больницам я не запомню ни одного случая, чтобы врач-иностранец почувствовал в их стенах какое-либо недоброжелательство по отношению к себе.
Кличка «поганого иностранца» оставалась позади — за дверями больниц и клиник. Экспансия французской научной медицинской мысли за пределами Франции давно уже стала традицией верхушки французского клинического мира. Посещавшие парижские медицинские учреждения иностранные врачи автоматически становились проводниками этой экспансии. Само собой разумеется, что ни один из них не мог получить никакого штатного места и никакой заработной платы по причинам, о которых я говорил выше. Наоборот, за некоторые виды клинического усовершенствования в виде курсов лекций и семинаров по какому-либо узкому вопросу он сам платил определенную сумму. Но ему беспрепятственно предоставлялось право участвовать во всей повседневной больничной и клинической работе, в профессорских обходах и разборе больных, следить за течением болезни госпитализированных, принимать активное участие в операциях и т. д. Для выполнения всего этого не требовалось никаких формальностей: достаточно было лично представиться профессору или заведующему отделением, назвать себя, свою национальность, место получения диплома и сообщить ему, какой раздел данной медицинской специальности вас интересует больше всего и в каком направлении вы хотели бы работать.
Читателю, возможно, будет немного непонятно, каким образом эту повышенную любезность и предупредительность верхушки французского медицинского мира можно сочетать с теми драконовскими мерами, которые синдикат французских врачей применял по отношению к иностранцам в их практической врачебной деятельности?
Причина этого явления заключается в следующем: врачи университетских клиник и крупных больниц Франции представляют собою научную аристократию медицинского мира. Их клиническая карьера многоступенчатая: каждая ступень достигается путем сдачи особых конкурсных экзаменов. Квалификация врачей, занимающих низшие ступени этой лестницы, — повышенная по сравнению со всей остальной врачебной массой; занимающих высшие — исключительно высокая.
Клинические и больничные врачи Парижа и других крупных медицинских центров Франции, как правило, не состоят членами врачебных синдикатов. На всю основную массу французских врачей они смотрят свысока. Присутствие иностранцев в стенах государственных лечебных учреждений никакой опасности для их кошелька не представляет. Иностранцы эти работают в клиниках бесплатно и никаких штатных мест не занимают. А проработав месяцы и годы во французских клиниках, они, хотят того или не