— Бедняга! — сказала девчонка, погладив Кыша по голове, и он лизнул ей руку.
«Значит, добрая», — подумал я.
— Теперь ему никакой шторм не страшен! — сказал один из мальчишек, а тот, у которого был бинокль, посоветовал мне сделать медаль, написать на ней «За спасение утопающего друга людей» и подарить Феде.
Мне сразу ещё больше захотелось с ними подружиться, хотя все они были старше, и я спросил:
— Знаете, что такое операция «Лунная ночь»?
— Выкладывай! — велел мальчишка с биноклем.
— Только отойдём в сторонку, — предложила девчонка.
Но перед тем, как рассказать им про мой план поимки варвара, я спросил, как их зовут.
Худого, белобрысого, но очень загорелого мальчишку звали Севой, другого, с биноклем, — Симкой, а девчонку — Верой.
— А как твоё полное имя? — спросил я у Севы.
— Севастополь. Дотошный ты человек! А его Симферополь. Мы близнецы… Рассказывай.
Я выложил им всё про ночную засаду и предложил взять с собой фотокорреспондента. А ещё лучше — послать телеграмму в «Фитиль», чтобы приехали с кинокамерой, и мы бы все вместе застукали «художников».
— Нужна твоя операция «Фитилю»!..
— Одного или двух поймаем, а сотни будут себе разрисовывать наш Крым, как раньше! Мы хотим обезвредить типов почище твоих рисовальщиков.
— Ну а что вы на это скажете? — Я, в отчаянии от того, что они не заинтересовались моим планом, сообщил: — У павлина из хвоста украли два пера! Они считаются драгоценными…
— Ка-ак? — ахнули все трое разом.
— Вот так, — довольный, что их проняло, сказал я. — Федя, который спас Кыша, специально их вчера сосчитал, а сегодня двух недосчитался.
Оказывается, кипарисовский павлин, которого звали Павликом, был подшефным животным пятого класса. Они изучали его повадки, характер, составили «график распускания хвоста» и выяснили много интересного. О жизни Павлика было написано сочинение, которое так и называлось: «Жизнь павлина». Для него ребята сами построили летний дом, а зимой он жил в закрытой оранжерее…
— Я наизусть знаю все его перышки! — сказала со слезами на глазах Вера. — Надо их пересчитать. Вдруг ошибка?
— Это мы так не оставим! — сказал Симка.
— Раз уж он два пера выдрал, то ему ещё захочется. Надо около Павлика поставить пост, — предложил Сева.
— Только посекретней, чтобы не спугнуть того типа, — сказал я. — Кыш у меня — ищейка. Если нужно, он с удовольствием пойдёт по следу.
— Спасибо, Алёха, — сказал Симка. — Мы к тебе придём.
— А вы знаете, где я живу? — спросил я.
— Ха-ха! — ответила Вера. — Мы всё знаем.
Они забрали свои маски и ласты и ушли, а я пошёл будить всё ещё крепко спавшую маму. Кыш поднялся по лесенке и ждал нас наверху, подальше от моря.
Когда мы возвращались домой, к нам подошли две девушки и сказали, смотря на Кыша:
— Простите, это он? Тот самый?
— Бедняга!
— Молодец!
— Я бы на его месте умерла от страха!
Мама слушала все эти слова, ничего не понимая, и в конце концов мне пришлось рассказать ей, как волна смыла Кыша в море и как Федя мужественно спас его в самый последний момент от верной гибели.
Несмотря на то что всё страшное было уже позади и Кыш, просохший на ветру, бежал рядом с нами и радовался жизни, на маме после моего рассказа лица не было от переживания.
— Это я его проспала… Я этого себе не прощу, — сказала она.
— Ты ни при чём. Он сам виноват. С морем не шутят, — успокоил я её. — Вот, допустим, ты отвернёшься сейчас, а я возьму и спрыгну с мостика вниз. Ведь это же я буду виноват, а не ты. Верно?
— От твоих примеров мороз по коже продирает, — сказала мама. — А главное, меня пугает то, что каждый день происходит что-нибудь необъяснимое и странное.
Когда мы вернулись, Анфисы Николаевны не было дома. Кошка Волна спешила долакать из своей миски молоко. Я видел, как Кыш направился к Волне, виновато опустив голову и виляя хвостом. А Волна, изогнувшись, шипела, как будто остужала горячее молоко, и от миски отходить не собиралась. Кыш присел метрах в двух от неё и что-то миролюбиво проскулил. По-моему, он рассказал Волне, как чуть-чуть не погиб и что жизнь, оказывается, так прекрасна, что по сравнению с ней все их войны — чепуха, и что нужно дружить и радоваться.
Волна, перестав шипеть, с большим удивлением слушала Кыша, а он, чтобы она не испугалась, пополз на животе к миске. Волна занесла было лапу, чтобы смазать Кыша по носу, но передумала, попятилась назад, а Кыш спросил у неё:
«Можно, я попью молока? Тут немного совсем осталось. Ведь мне сегодня было так страшно!»
Мы с мамой, стараясь не расхохотаться, наблюдали за ними и старались угадать, чем всё это кончится.
Волна, давая понять Кышу, что ей молока ни капельки не жалко, присела в сторонке, готовая в любой момент улизнуть. Я понимал, что кошка — это не собака, так вот сразу подружиться с Кышем не может и что она всё ещё подозревает его в коварстве.
Дол акав молоко, Кыш улёгся недалеко от Волны и с полным доверием к ней закрыл глаза: ему захотелось спать.
— Вот видишь, — сказал я маме, — они почти помирились и, может быть, теперь не будут устраивать ночью шурум-бурум.
— Посмотрим… посмотрим, — вздохнула мама.
После обеда мы гуляли по Алупке, и мама купила мне тёмные очки. Но смотреть сквозь них на Ай- Петри, деревья, цветы, и небо, и море мне не хотелось. Мне приятно было видеть всё в настоящем свете…
Потом мы поднялись к Верхней дороге. Под нами зеленели виноградники, а в них серели бетонные столбы, похожие на противотанковые надолбы. Над Ай-Петри всё ещё хмуро висели клочья чёрных туч. Погуляв как следует, мы спустились вниз и вышли на Верхнюю дорогу, когда в Алупке загорелись первые огоньки.
Подойдя к дому, я увидел почему-то убегавшего от нас по Светлой улице папу и крикнул:
— Папа! Ты куда? Папа!
Тогда он развернулся, побежал нам навстречу и, подбежав, спросил:
— Зачем ты кричишь на всю улицу?
— А зачем ты от нас убегаешь? — сказала мама.
— Я убегаю не от вас, а от инфаркта, инсульта, атеросклероза и прочей дряни, — объяснил папа, —
