— Вот именно! Одежда почти не пострадала, и этому я вообще не могу найти объяснения. Одежда на погибшем осталась почти целой, в то время, как автомобиль вспыхнул, будто свечка. Последнее, впрочем, понятно: этот дурак держал в багажнике запасную пластиковую канистру с бензином.
— Значит, именно бензин, воспламенившись…
— Бензин — это было уже потом, сначала загорелся Митрохин. Мгновенно и на очень короткий промежуток времени внутри багажника температура поднялась до нескольких сотен градусов, что и привело к воспламенению канистры. В это время Митрохин был уже мертв.
— Но такого быть не могло? — сказал Антон, и на этом риторическом вопросе беседу пришлось прервать, потому что Оля внесла поднос с кофейником, двумя чашечками и сахарницей.
— Сахар я не клала, — сказала она. — А если хотите печенья и вафли, ухаживайте за собой сами. У нас со Светой важное дело.
— Разберемся, — кивнул Илья.
— Я еще буду с этим работать, — продолжал он, когда жена вышла. — Все пока очень предварительно, работы там не на одну неделю. Но я сильно сомневаюсь, что удастся обнаружить что- нибудь принципиально новое в дополнение к тому, что я тебе сказал.
— А что ты мне сказал? — удивился Антон. — Я ничего не понял.
— Я тоже, — признался Илья. — Если как на духу, то причин для возгорания не было никаких. Ни внешних, ни внутренних.
— Следствий без причин не бывает, — пожал плечами Антон.
— Это ты в своем заключении напишешь, когда будешь закрывать дело в связи с истечением срока расследования.
— Ты думаешь, что…
— Так мне кажется. В предвариловке я обозначу, что экспертиза не дала однозначного ответа на вопрос о причинах возгорания. А что до неоднозначных, ты мне скажи, какая причина тебя больше устроит. Начальству-то все равно, если дело придется закрывать.
— Мне, в общем, тоже, — пробурчал Антон. — У тебя коньяку не найдется? Совсем ты мне голову заморочил.
— Найдется, — кивнул Илья. — С кофе или по рюмочке?
— По рюмочке и с лимоном.
Выпили с чувством.
Институт физики горения оказался длинным девятиэтажным зданием постройки семидесятых годов и располагался за высоким кирпичным забором. Пройдя проходную, где вооруженный автоматом охранник долго сличал его личность с фотографией, следователь попал во двор, огромный, как аэродром. Главный корпус возвышался, будто зуб, а рядом стояли корпуса поменьше, не видимые из-за забора, в том числе очень странные сооружения, больше похожие на разбомбленные вражеской авиацией пакгаузы. Горением в институте, видимо, занимались давно и серьезно.
— Разумеется, — сказал руководитель службы безопасности Борис Степанович Бережной, — мне уже звонили. Вашему эксперту тоже нужен пропуск? Нет проблем, но это будет не сегодня. Пусть приходит завтра. А вас, — Бережной посмотрел на Антона с подозрением, оценивая, видимо, способен ли следователь нарушить своими вопросами нормальную работу научного персонала, — вас сейчас проводят.
Лаборатория быстрого горения располагалась на шестом этаже, из окон открывался изумительный вид на дальний лес — чистый Шишкин, только медведей на поляне не хватало.
Когда Ромашин вошел, сотрудники в числе шести человек стояли у окна и, похоже, занимались подсчетом деревьев. Увидев следователя, Виктор Веденеев протянул ему руку со словами:
— Вы не знаете, как Маша? В больнице не дают информацию.
— Нормально, — сказал Ромашин. — Ее сегодня выпишут. А информацию не сообщают по нашему требованию.
— А, — кивнул Веденеев, — тайна расследования. Не стану спрашивать, что вам удалось выяснить, все равно не скажете.
— Разве не понятно? — сказал из-за спины Веденеева плотный коренастый мужчина лет сорока с кустистыми бровями и огромной лысиной, блестевшей в лучах солнца, как мутное, давно не чищеное зеркало. — Если следователь сам сюда явился, а не вызвал тебя к себе, то считай, что тут нас всех подозревают.
— Вас-то в чем, извините? — поднял брови Ромашин. — И кстати, как…
— Долидзе, — представился мужчина. — Константин Долидзе. Для друзей Костя, для официальных органов Константин Вахтангович. А подозреваете вы нас всех в том, что мы халатно или со злым умыслом вынесли с территории горючее вещество, которое и было использовано в давешнем умерщвлении.
Странно выражается, — подумал Ромашин. «Давешнее умерщвление», надо же. А вроде грузин…
— Вы специалисты, — сказал он. — Считаете, что это действительно могло произойти?
— Вынос или убийство? — осведомился Долидзе.
— То и другое.
— Вынести горючку могли, — кивнул Константин. — Убить — нет. Я имею в виду способ… Нам Витя все описал в подробностях, и Лена тоже…
Только сейчас Ромашин обратил внимание на Криницкую, которая при появлении следователя спряталась в тени большого шкафа, перегородившего комнату.
— Я бы хотел поговорить с каждым из вас в отдельности, — сказал Антон. — По-моему, вон там, в углу, вполне можно уединиться.
В углу уже уединилась Елена Дмитриевна, и Антон направился к ней, взглядом попросив остальных продолжить свои разговоры.
За шкафом было не то чтобы темно, но сумрачно, и Антон случайно задел рукой клавиатуру стоявшего на лабораторном столе компьютера, и спавший экран осветился, голубой фон сделал обстановку интимной и даже чуть таинственной.
— Я все время думаю, — сказала Криницкая, не дожидаясь вопроса. — Не могло этого быть. Никак. Никогда.
— Что быть не могло, Елена Дмитриевна? — осторожно осведомился Антон.
— Ничего не могло. Я же вижу, куда вы клоните. Нет у нас таких горючек. И в институте нет. А убить Володю… Господи, даже подумать об этом… Маша? Она его больше жизни… Когда у него осенью нашли опухоль… Потом оказалось, что доброкачественная, вырезали, и все, но сначала, вы же понимаете, подумали… Маша чуть сама не умерла, у нее, когда все хорошо закончилось, было такое нервное истощение, что…
— Ревность… — вставил Ромашин.
— Какая ревность, о чем вы? К кому? Я знаю, вам уже донесли… Да, мы с Володей были… И что? Вы можете допустить, что любовь — она как… ну… в общем, приходит, когда не ждешь, и уходит, не спрашивая. Так и у нас было. Мы с Володей слишком разные люди. Может, поэтому… Я у них на свадьбе была подругой невесты. Маша была такая счастливая, что я все время думала: «Как хорошо, что у нас с Володей все кончилось».
Она ведь не Машу выгораживает, — подумал Антон, — а себя, доказывая, что не было никакой ревности. Случилась любовь и прошла. Появилась новая — Виктор Веденеев, вот он стоит отдельно от группы, бросает взгляды в нашу сторону, боится, как бы Лена не сказала что-нибудь, о чем потом придется жалеть.
Антон сделал приглашающий жест, и Веденеев подошел к столу, сел рядом с Криницкой, успокаивающе положил ладонь ей на руку.
— Я не знаю, о чем вы Лену спрашивали, — сказал он, — но хочу сказать, что нет в нашей лаборатории таких горючек, чтобы… — он запнулся, не желая произносить слово «убить», но не находя и других слов для замены.
«Что они все об одном? — с досадой подумал Антон. Наверное, именно эту проблему они обсуждали, когда я вошел. Нет таких горючек, значит, и способа нет. Глупо, вообще говоря, с их стороны утверждать то,
