из коричневого мрамора в викторианском стиле, размером с прибрежный коттедж.
Они все еще пытались открыть тяжелые бронзовые двери, когда я вылез, подошел к ним и спросил Брюстера:
— Что такое, Сэм, что за чертовщина здесь происходит?
Брюстер и Кустис с несчастным видом переглянулись, а Макалпин и его ассистентка были просто озадачены. Затем Брюстер сказал:
— Послушай, Прайс, ты же с ней все-таки спал, как известно!
Я взглянул на готическую надпись «Вагнер» над дверью и прорычал:
— Теперь уже и Пат подозревают? Она не имеет никакого отношения к семье Вагнер, только по браку. И ее мужа вы здесь тоже не найдете. Он был кремирован!
— В этом все и дело, — успокоил меня Кустис. — Последним родственником Карла Вагнера была его тетя, и она умерла два года назад. Я ничего не смог обнаружить на кладбище Гленвуд. Но, зная, что ведьмы используют обычно то, что под рукой, я посмотрел здесь и сразу нашел, по-видимому, именно то, что надо.
— Не совсем уверен, что я вас понимаю. — Я сдвинул брови. — Вы думаете, Мама Палавер и ее сын могут быть здесь?
— Где-то же они должны быть, — сказал Кустис. — А этот склеп не открывали по меньшей мере два года — официально. Но, что более важно, его никто не будет открывать и в ближайшем будущем. Твоя девица, как вдова Карла Вагнера, является его официальной владелицей. Но ее семья живет далеко и…
— Вы совсем меня запутали, — сказал я. — Пат сейчас в Аллендорфе, если это вас интересует. Так зачем вся эта таинственность? Почему вы не хотели, чтобы я принимал в этом участие?
— Ну Сэм же сказал, что тебя это в определенном смысле эмоционально затрагивает.
— Имеется в виду, что я рассказал бы Пат?
— Эта мысль приходила нам в голову.
— Вы, значит, оба потеряли свои головы, по-видимому. Ваше представление и так видно всем вокруг.
Опять я заметил, как Брюстер бросил на Кустиса странный взгляд. Но Пит просто пожал плечами и пробормотал:
— Все в порядке, только один оборот остался. Все крепко взялись за свои животики?
— Открывай, — сказал Брюстер.
Кустис нажал на инструмент, всунутый в ржавый замок, и дернул за тяжелую бронзовую рукоятку. С протестующим визгом несмазанных петель дверь открылась наружу, и Кустис, прочистив горло, сказал:
— Добро пожаловать во Внутреннее Святилище.
Никто не засмеялся.
Несмотря на солнечный день, внутри было довольно темно. Кустис, доктор Макалпин и лейтенант догадались взять фонарики. Ассистентке, Барбаре, и мне пришлось обходиться без них.
— Это, должно быть, последнее официальное захоронение, — заметил Макалпин, осветив темный гроб из красного дерева, расположенный в нише около двери. Проводя лучом по шву под крышкой, он добавил:
— Свинцовая подложка не нарушена. Не думаю, что кто-то здесь выкидывал фокусы.
— А как насчет этого? — спросил Кустис. В свете фонаря он прочитал надпись на бронзовой пластине: — «Герман Манхайм Вагнер, 1867–1941». Дядя Герман умер уже давно, не так ли?
— Пломба сломана, — сказал Макалпин. — Посмотрим?
Пит начал взламывать крышку при помощи конфискованной фомки, которую он взял с собой из машины. Но Макалпин сказал:
— Только обзорную панель, сержант. Верхняя треть открывается отдельно, видите?
Кустис кивнул и, переводя фомку вдоль шва, пробормотал:
— Крышка перекошена. Болты тоже, по-видимому, не затянуты.
Затем он открыл секцию, прикрывающую голову и плечи того, кто был внутри, и пошутил:
— Ку-ку!
Рядом со мной Барбара прошептала:
— Я просто без ума от могильного юмора, а вы?
Я не ответил. Я подумал, что ей и Макалпину это должно быть привычно. Но сам я чувствовал, что у меня может начаться нервное хихиканье. Если вы собираетесь наложить в штаны, то остроумные замечания всегда это перебивают.
— И что мы имеем, Сэнди? — спросил Брюстер, когда Макалпин посветил в открытый гроб.
— Пару скелетов, — пробурчал Макалпин.
— Пару? — «поразился» Брюстер.
Судебный эксперт задумчиво втянул воздух и сказал:
— Да. Один из них разложился недавно, не без помощи пепсина. Другой высох, кроме тех мест, где его замочили. Если вас интересует мое мнение, то мы здесь имеем пресловутого Германа Вагнера и неизвестного чернокожего мужского пола.
— Предположим, что это Герман Вагнер и Лью Эванс, и все становится на свои места, — сказал Брюстер. Он кивнул Кустису: — Отличное начало, Пит.
Кустис заметил:
— Похоже, что здесь еще один гроб недавно передвигали. Видите пыль на камне?
Макалпин прочитал:
— «Хильдегарда Эрнестина Вагнер, 1894–1948». Похоже на то. Вряд ли бы им захотелось открывать более свежий гроб.
Макалпин стал сам открывать этот гроб, а Кустис прошел в глубь склепа, освещая фонариком пыльные вместилища давно уже мертвых родственников Пат по браку. Макалпин оказался более искусным, чем Кустис, в открывании гробовых крышек. Уже через несколько секунд он заглядывал внутрь:
— Ну, если, конечно, старая Хильдегарда не была сиамскими близнецами, то я бы сказал, что один из этих черепов когда-то принадлежал Маме Палавер.
Я заглянул через его плечо и увидел отвратительную картину. Два черепа лежали щека к щеке среди истлевших обрывков материи.
— Кто из них кто, доктор? — спросил я.
— Трудно сказать, — ответил Макалпин. — У Эванс были кавказские черты лица, а для нас они оставили только череп. Тот, что справа, кажется, немного посвежее. Но мы узнаем точно после некоторых химических тестов и проверки зубов.
Позади я услышал звук отдираемых досок, и Пит Кустис издал вздох ужаса:
— О Господи!
— Что там, Пит? — спросил я, шагнув к нему, в то время как он в свете фонаря смотрел в гроб, который только что открыл. Кустис резко повернулся, направил луч света вниз, на каменный пол, и стал просить:
— Не смотри, Прайс! Просто дай мне собраться с духом, и я объясню, но…
— Да что с тобой такое? — Я сдвинул брови и шагнул к нише, пытаясь заглянуть в гроб. Но было слишком темно.
— Дай фонарь, Пит, — сказал я.
— Сэм? — смущенно выдавил Пит.
— Это тот, о ком я и думал? — тихо спросил Брюстер.
Кустис просто кивнул. Затем, когда я снова потребовал свет, Брюстер сказал:
— Лучше покончить с этим сразу, Пит. — И Кустис просто отдал мне фонарь.
Я сказал:
— Что это за чертовщину вы тут несете? — и направил луч света в гроб.
Боюсь, что потом я завопил.
Патриция Вагнер смотрела на меня, и ее ослепительное обнаженное тело казалось непристойно
