дверью. Она с виноватым видом указывает на кухню и бормочет что-то об оладьях. Я не могу сдержать ухмылку, когда она в развевающемся халате торопливым шагом направляется к плите, потому что, естественно, я заметила, как она поглядывала на моего викинга. Вздохнув, я закрываю дверь. Когда завтрак заканчивается и Ксавер с Элизой уходят осматривать город, настроение у меня улучшается.
Юни взял выходной и забирается ко мне в ванну. Хотя мы хотели спокойно провести утро в будуаре, нам не хватает свободного времени. Мы быстро падаем в кровать, он отлизывает мне, а я делаю ему минет, и мы с удовольствием расслабляемся в горячей воде. Паоло перенес встречу с поставщиком, он садится на краю ванны, своей влажной рукой в пене я провожу у него между ног, расстегиваю ширинку кожаных брюк и достаю его член. Паоло стонет и закрывает глаза, пальцами поигрывая моими сосками, торчащими из воды. Паоло тоже не хватает терпения, и когда я наклоняюсь и целую его яички, он кончает очень быстро и после этого выглядит так же неудовлетворенно, как и до того.
Я сочувственно треплю его по бедру, он застегивает брюки, а я опускаюсь в горячую воду. Паоло с Юни обсуждают воздержание как способ усилить страсть именно тогда, когда Элиза со скрипом открывает дверь ванной. Мы не слышали, как она вошла. Паоло мгновенно реагирует, вскакивая и заикаясь, как ему стыдно зайти в ванну, когда там «девчонки». Юни прячется в пене, прикрывая грудь руками.
— Все вон! — командую я, а сердце выпрыгивает у меня из груди.
Наконец я остаюсь с Юни одна. Нам приходится замотать его лицо полотенцем, потому что макияж гейши у него в спальне, а если Элиза увидит его ненакрашенным, то сразу же поймет, что он мужчина. Остаток дня я провожу в кровати, говоря, что у меня мигрень. Слыша, как Серен с Паоло здороваются в гостиной, вопя как неандертальцы, я прячу голову под подушку. Вообще, все ведут себя намного громче, чем обычно. Как правило, после прихода мужчин домой ранним вечером и до ужина у нас тихий час. Мы читаем с открытой дверью, возимся на кухне, занимаемся собой или слушаем тихую музыку. Только за ужином все опять оживляются, и мы рассказываем друг другу, как прошел день, или раздумываем, что будем делать завтра.
А теперь в доме постоянно хлопают двери. Звук очень грубый и неприятный, и от столь любимой нами атмосферы оазиса мало что сохранилось Мои мужчины очень несчастны, они страдают от стресса. Элизе я говорю, что у них неприятности на работе или они поссорились со своими девушками, но предгрозовую атмосферу в доме этим можно объяснить только частично. Душно, словно перед первой молнией, а когда мы проходим друг мимо друга, кажется, что вот-вот полетят искры.
Элиза это замечает. Она наблюдает за нами, но ей ничего не удается подметить. Она ничего даже не подозревает и все-таки нервничает. Чтобы развеяться, она полностью взяла под контроль кухню и щедро нас кормит. Она как раз вносит ужин, когда из своей комнаты с рассерженным видом выходит Серен и требует, чтобы я к нему зашла.
— Мало того что в окно дует, — говорит он, — мне кажется, я обнаружил там плесень. Пойдите сами посмотрите.
Вздыхая, я иду за ним. Дверь за нами захлопывается — это вполне объяснимо, если окно открыто. Серен подхватывает меня в объятия и прижимает к стене.
— София, — шепчет он, — София.
Он расстегивает мою блузку и запускает руку под юбку. Я прижимаюсь к нему, ощущая горячее дыхание на моей коже. Я хочу видеть его обнаженным, я хочу, чтобы его волосы спадали свободными волнами. Я хочу почувствовать в себе его член, почувствовать прикосновение его губ к моим. Я хочу касаться его языка и ощущать его большие руки на своих ягодицах. Я провожу рукой по его волосам, расплетая косу. Мы теряем время, потому что пряди придется заплетать, но мне это уже безразлично. Серен поднимает меня и сажает на мраморный умывальник. Ягодицами я чувствую холод камня. Он разрывает зубами упаковку презерватива, надевает его и входит в меня. Я так потекла, словно ждала этого много дней, а ведь, собственно, так оно и есть. Мы тремся друг о друга, и все заканчивается слишком быстро, как мы и ожидали и боялись.
Мы снова одеваемся, и пока я заплетаю Серену волосы, он шепотом рассказывает мне, что произошло за день. Мне так не хватает наших вечерних разговоров с ним, его рассказов о болезнях и его пациентах, его рассуждений о книгах, которые он сейчас читает. Мы смотрим на часы и еще минутку сидим обнявшись. Потом он откашливается, выпрямляется и кричит скандальным голосом:
— Плесень, это точно плесень! Я требую, чтобы вы что-то предприняли.
Скрестив руки, я выхожу из комнаты и обещаю после выходных вызвать специалиста. Говоря это, я понимаю, что через три дня Элизы тут уже не будет. Мы почти пережили пятый день ее пребывания здесь. Еще два дня, и она уедет. Я мысленно крещусь. И тут я вижу Падди, стоящего в дверном проеме. Взгляд у него обезумевший.
— Сейчас, секундочку, — улыбаюсь я Элизе, которая ждет нас к ужину. — Падди, можно тебя на минутку, — говорю я громче. — Мне хотелось бы поговорить с тобой насчет оплаты за квартиру.
Я подаю Ксаверу и Юни, которые уже сидят за столом, знак, чтобы они уже, черт подери, начинали есть, и иду за Падди в его комнату. Когда я вхожу, он уже голый. Я сразу же ложусь на ковер — кровать слишком скрипит — и раздвигаю ноги. Падди начинает мне отлизывать, но делает это совсем недолго, хотя обычно он доводит куннилингус до конца и всегда дает мне кончить, прежде чем начать меня трахать: он говорит, что полуудовлетворенные щелки трахать лучше, чем неудовлетворенные. Он ложится рядом со мной, вводит палец в мою щелку и стимулирует мне клитор, а я ласкаю его член. Так мы можем смотреть друг на друга и разговаривать.
— Такое ощущение, что мы в детской, — говорит он, а я хихикаю.
Он прав. Вся эта ситуация была бы смешной и возбуждающей, но мы уже не подростки, которым нравится позажиматься в платяном шкафу. Мы уже давно выросли и создали себе жизнь, которая всем нам нравится. Нам не хватает обычного общения. Нам не хватает жизни в гареме. Падди кончает мне на живот и шепчет:
— Не смывай.
Я киваю, и мы целуемся как утопающие. А потом это краткое мгновение заканчивается, и мне нужно возвращаться к своей гостье и картофельной запеканке на ужин.
Я в ярости от Элизы, которая дружелюбно болтает и хвалит Ксавера за его способности экскурсовода. Она хвалит его за то, что он так развился, живя у меня, хвалит наш красивый город. Я в ярости, потому что она все время разговаривает, а мы не можем общаться как обычно. Я в ярости потому, что она выглядит так сексуально, но, кажется, не имеет никакого представления о сексе. Потому что у нее такие пухлые нежные губы, а я не могу поцеловать своих мужчин. Потому что у нее такие роскошные формы, а мне приходится прятаться в длинные платья и закрытые блузки. Потому что она наверняка видит, насколько привлекательны мои мужчины, как они возбуждены и что они не упускают ни одного нашего движения, ни одной сползшей бретельки, ни одной нашей короткой юбки. И все же нам приходится жить как в монастыре.
Снаружи гремит гром, Элиза смотрит новости, а я говорю Серену, чтобы он погулял с ней подольше, если получится, и будет замечательно, если она вымокнет. Элиза, как мы и думали, приходит в восторг, когда Серен спрашивает, не хочет ли она погулять по нашему району. Она заворачивается в шаль, и они уходят. Когда их шаги затихли на лестнице, в комнате раздается всеобщий вздох облегчения.
Я подхожу к дорожной сумке Элизы, которая стоит в ванной рядом со стиральной машиной, потому что возле дивана в гостиной места для сумки не хватило. Я беру шланг от стиральной машины и кладу его на сумку. Вскоре вода заливает все вещи. Мы с Юни пару минут наблюдаем, как пол в ванной покрывает вода, потом я восклицаю «Ох ты, господи!» и вешаю шланг обратно. Мы быстро вытираем пол, но все вещи Элизы как следует вымокли.
— Придется ей надеть что-то из твоих вещей, — говорит Юни и ухмыляется.
Элизе не до смеха, но всегда может случиться, что кто-нибудь забудет закрепить шланг от стиральной машины. Мужчины же совершенно не разбираются в домашнем хозяйстве. Она это понимает и, немного подумав, берет мое шелковое белье, черную тунику из моего шкафчика, а на следующий день — оранжево-красное, почти прозрачное шелковое платье длиной до пола. Я помогаю ей развесить сушиться вещи, и моя ярость немного уменьшается. Элиза в черной тунике, которая постоянно где-то paспахивается, либо сверху на груди, либо снизу до бедер, выглядит совсем иначе, чем Элиза в шнурованном корсете. Свои волнистые волосы она подобрала в свободный хвост, и сейчас она почему-то кажется мне раскованнее. Мы
