жизни на Канарских островах.
— Я знаю, у нее есть великолепные слайды Гранд-Канарии и Тенерифе. И хотя многие там сами побывали, их все равно заинтересует будничная жизнь местных жителей — походы по магазинам, уборка в доме, погода, так что я подумала…
Я оторвалась от бумаг, которые принесла домой.
— Но откуда ты знаешь, что Бланщ Энтони умеет выступать публично?
Однако тетю Аниту, если она что-то решила, было не так-то легко разубедить.
— Бланш очень интересно рассказывает, ты должна сама это знать, милая, если когда-нибудь ее слушала. А если она может развлекать гостей за чаем или кофе, то почему бы ей не подняться на трибуну и не показать слайды?
— Потому что выступление с трибуны и болтовня за чашкой чая — очень разные вещи, как обнаружила Алма Фрейн, когда впервые решила читать лекции о своем творчестве и путешествиях.
Тетя Анита кивнула:
— Да, пожалуй, но когда я предложила миссис Энтони выступить, она согласилась так быстро и уверенно, что я решила: ей эта идея понравилась. К тому же она всегда так прекрасно выглядит, что людям доставит большое удовольствие только смотреть на нее.
Я также была уверена, что Бланш Энтони еще и с удовольствием насладится всеобщим вниманием, но промолчала.
— Я тут подумала… — продолжила тетя Анита. — Вот ты что-то сказала об Алме Фрейн, и я вспомнила про тот метод, который ты придумала для нее. Помнишь?
Я помнила, как составляла краткие планы ее лекций, состоящие из ключевых слов и заголовков. Они должны были напомнить о важных или смешных эпизодах, которые она собиралась упомянуть. Я выбирала эти фразы из ее готовых лекций и печатала их заглавными буквами, чтобы было достаточно бросить на них один взгляд. Благодаря им Алма выступала свободно и уверенно, и создавалось впечатление, будто она почти не обращается к своим записям.
— Да, только это не мое изобретение. Я позаимствовала его у сэра Уинстона Черчилля, который таким образом запоминал свои речи. Но о чем ты подумала?
— Не могла бы ты оказать мне маленькую услугу? Допустим, миссис Энтони вкратце напишет все, о чем она хочет рассказать, а ты выпишешь для нее ключевые слова, как для миссис Фрейн.
Делать что-то для Бланш мне хотелось меньше всего, но ради тети Аниты я нехотя согласилась:
— Ладно, только пусть она принесет уже готовую речь, чтобы я могла работать одна. Не желаю, чтобы она дышала мне в затылок.
Несколько дней спустя тетя Анита принесла мне речь Бланш, и я взяла ее с собой в гостиницу, чтобы заняться ею в свободное время.
Бланш исписала крупным почерком целый ворох листов. Я насчитала их двадцать. Там приводилось множество фактов, но они были настолько громоздко выражены, что я начала раздумывать над тем, как их изложить попроще, с легким юмором. И вдруг поняла, что читаю что-то совсем другое — это оказался написанный тем же почерком черновик письма, который каким-то образом застрял между страницами.
«Грэм, дорогой. (Грэм? Это имя мне кого-то смутно напомнило. Да, Грэма Мортимера, сотрудника „Пэн-Олеума“, с которым Бланш обедала в „Синем кабане“, когда мы с Клайвом ездили в Стейнтон. Хотя это нехорошо, но я не смогла устоять и прочитала письмо до конца. Затем перечитала его еще раз, ненавидя каждое слово.)
Прости, что беспокою, но не пора ли уже перестать увиливать? В конце концов, ты должен не хуже меня, а теперь и не хуже его — бедный дурачок! — знать, что нет никакой надежды на воплощение в жизнь мечты К. Я надеюсь, что ты сможешь осуществить его проект. Предпочтительнее такой, чтобы он не знал, пока я не воплощу в жизнь мои планы на его счет. Важно, чтобы ты этим занялся. Я уже говорила тебе, что он собирается уехать из Англии в сентябре, и я хочу, чтобы он ушел из „Пэн-Олеум“ с пустыми руками. Он также остановится там, где я захочу, конечно же, не в палатке в пустыне Сахара. Я желаю, чтобы у меня был цивилизованный медовый месяц. Если же тебя не убедят все мои уговоры, а уговаривать я умею, то у меня есть в запасе нечто, что может не понравиться „Пэн-Олеум“…»
На этом письмо обрывалось. Я с отвращением отбросила его в сторону. Я досадовала на себя за то, что нарушила неписаный закон среди культурных людей и прочитала чужое письмо, а еще пришла в ужас оттого, что угрозы Бланш оказались не пустыми: она знала, как заставить «Пэн-Олеум» или по крайней мерю Грэма Мортимера сделать то, что ей нужно, и собиралась обмануть Клайва.
Скорее всего, оригинал этого письма был уже отправлен Грэму Мортимеру. Значит, завтра или на следующей неделе Клайв получит одобрение своего проекта, и я никогда не узнаю, приложила Бланш к этому руку или нет. Эта мысль была мне ненавистна.
Я заставила себя просмотреть остальные листки, и когда решила, что ничего не смогу сделать из этих записей, это стало поводом отправиться к Бланш домой.
Тетя Анита предложила:
— Я попрошу ее как-нибудь вечерком заглянуть к тебе.
Но поскольку мне не нужны были свидетели предстоящего разговора с Бланш, я сама отправилась в Мейпл-Коттедж. После дождя наступил ясный вечер, и Бланш лежала на кушетке посреди газона. Она предложила мне высокий плетеный стул, и я уселась, радуясь, что хозяйка не пытается быть гостеприимной.
Если бы я питала к Бланш симпатию, то наверняка повела бы себя более тактично в отношении ее рукописи. А я прямо посоветовала ей урезать длинные описания, поскольку у нее есть слайды и цветной фильм, и лишь разбавить демонстрацию их шутками, какими-нибудь остроумными замечаниями или рассказами смешной истории о самой себе.
— Такие вещи всегда пользуются успехом, — пояснила я, но, когда Бланш вяло взяла у меня из рук листы, подумала, что вряд ли она в своей жизни выставляла себя в смешном свете.
— А вы, конечно, все знаете? — усмехнулась она.
— Из доверительных рассказов моей работодательницы. Ей пришлось учиться на своих ошибках, зато теперь она профессионал.
Бланш бегло перелистала страницы.
— Но я не могу все заново переделывать. Я делаю это из благотворительных целей, а не ради денег.
Благотворительность! Но меня не проведешь.
— Расходы выступающих оплачивает гильдия, — возразила я. — Также, если вы настаиваете, вам могут заплатить. Мне казалось, что вы хотите, чтобы ваше выступление осталось в памяти слушателей как успех, а не как чудовищный позор. Так что, если вздумаете последовать моим советам, я все переделаю. Но теперь мне хотелось бы поговорить с вами о другом. — Я взяла в руки копию письма. — По ошибке вы вложили это в рукопись, и я должна признаться, что прочла письмо.
Глаза Бланш блеснули.
— Но, это же частное письмо!
— С которым вы поступили весьма небрежно, — напомнила я.
— И у вас хватило наглости его прочитать?!
Я кивнула:
— Наглости у меня хватило, но было бы нечестно скрыть это от вас.
— Нечестно! Как это по-детски! И что, теперь ваша совесть чиста? Я так понимаю, что вы нарочно прочли его, когда узнали, что оно касается Клайва?
Была не была!
— Да, — призналась я. — Дважды.
Бланш притворилась изумленной:
— Так-так! Очень мило. Я бы даже сказала, дерзко. И зачем же вы его прочли? Ничего нового вы не узнали, ведь я уже вам говорила, что буду помогать Клайву. Но может, вы прочли его два раза, чтобы получше запомнить и потом сообщить ему? Или сделали копию, как доказательство моих интриг?
