Звезда моя единственная

– Отчего же умер Гри… Григорий Васильевич? – с запинкой спросила Мария Николаевна.

– Он болел, сильно болел, – проговорила девушка. – Еще до моего рождения он сильно обгорел на каком-то пожаре. Мне никогда не рассказывали подробностей, родители предпочитали молчать об этом, но у нас есть старая кухарка Савельевна, и она после смерти матери кое-что рассказала мне. Оказывается, мой отец был крепостной, но моя матушка – ее звали Палашенька, – очень любила его. Дед мой, Прохор Нилыч Касьянов, обещал выкупить Гриню на волю, если он женится на Палашеньке, но он не хотел. Он… другую любил, – проговорила девушка, потупившись. – Так любил, что однажды ушел из дому куда глаза глядят. А наутро его принесли обожженного и чуть живого. Оказывается, он погиб бы в огне, но его спас пожарный, он узнал его и отвез Гриню снова в тот дом, откуда тот хотел убежать. Его очень долго лечили, но лицо его так и осталось изуродованным. Я плохо помню отца, ведь он умер, когда мне было всего пять лет, но помню, никогда не боялась его, но другие ребятишки, бывало, пугались… А говорили, он был необычайно красив раньше. Но моя матушка любила его не за красоту. Она выходила его, вылечила… Наверное, отец все же полюбил ее, а может быть, понял, что если раньше та, которую он любил, была для него недосягаема, то теперь уж вовсе… даже на глаза ей страшно показаться. Он смирился и женился на Палашеньке. Вскоре родилась я. А потом… Савельевна рассказывала, отец вернулся однажды ночью весь мокрый, стуча зубами, сказал, что упал с Синего моста в Мойку. И голову зашиб, и простудился. С собой он принес какой-то венок и велел положить его вот под этот колпак, – девушка кивнула в сторону комода. – Он так и не оправился от болезни. И завещал матушке написать…

Девушка помолчала.

– Матушка очень его любила, она жизнь бы за него отдала, но эту его просьбу исполнить не смогла. Письмо написала, но не отправила. И только когда умирала, мне велела это сделать. Я и сделала.

– Она вам сказала, что это за венок? – с трудом разомкнула пересохшие губы Мария Николаевна.

– Нет, – покачала головой девушка. – Может быть, она и сама этого не знала. Наверное, отец ей ничего не сказал. А вы знаете?

– Нет, – покачала головой Мария Николаевна. – Я ничего не понимаю во всей этой истории. Я видела Гриню только раз в жизни… это было очень давно, много-много лет назад. Я тогда была совсем другая.

– Я знаю, – улыбнулась девушка. – Вы были вот такой!

Она подбежала к комоду, приподняла кружевную скатерть и достала литографический портрет.

Мария Николаевна с волнением смотрела на лицо юной девушки. Такие тонкие черты, такие удивительные глаза, и вся она замерла в ожидании чуда. Ей семнадцать лет…

– Да, – сказала она, внезапно охрипнув. – Я была такая. А вы… Вы немного похожи на своего отца.

– Да, так все говорят, – кивнула девушка. – Но я не знаю, я ведь не видела его до того, как он обгорел.

Воцарилось молчание.

– Вы ничего больше не хотите мне сказать? – спросила наконец Мария Николаевна.

– Нет, я все сказала, но… – девушка запнулась. – Мне велено было отдать вам венок, но коли вы не знаете, что это такое…

– Не знаю, – твердо кивнула Мария Николаевна. – Но последнее желание надобно исполнять. Я возьму венок. И мне пора идти.

Девушка поклонилась.

Мария Николаевна взяла венок, кивнула и пошла к выходу. Вдруг обернулась:

– Скажите, Маша, как вам живется? Не могу ли я оказать вам некую помощь?

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – изумилась девушка.

Ну что ей было сказать? Только то, что ее не могли звать иначе? Она слишком молода, чтобы это понять…

– Я случайно сказала, а вышло, что угадала, – улыбнулась Мария Николаевна.

– Благодарю, я совсем не бедна. Дед и родители оставили мне крепкое состояние, оно пока, до моего замужества, под присмотром опекунов, а потом станет моим. Говорят, я богатая невеста, – улыбнулась Маша. – Но жениха у меня пока еще нет. За меня сватались, но я думаю, что выходить замуж нужно только по любви. Как матушка.

– Принесло ли это ей счастье? – покачала головой Мария Николаевна.

– Этого я не знаю, – пожала плечами Маша. – Но точно знаю, что другой доли она не желала.

– Вот как… ну что ж, коли так, прощайте, храни вас Бог, Маша.

– И вас храни Бог, ваше высочество… – чуть слышно прошептала девушка, и шепот этот, слившись с шелестом сухой травы, сопровождал Марию Николаевну, пока она выходила из дома и шла к карете, и усаживалась в нее, и велела Михаилу трогать…

Она сидела очень прямо, не откидываясь на спинку сиденья. Смотрела вдаль неподвижными голубыми глазами. Ей было страшно, что она ничего не чувствует, что тот счастливый и роковой миг ее жизни, переменивший всю участь ее, остался так далеко, что она почти ничего не помнит… почти не помнит Гриню… Он стал как бы словом, сухо звучащим словом… совсем как этот венок!

Во внезапном припадке ярости – на кого, она не знала, может быть, на себя? – она смяла венок и ладонями смела сухую ароматную труху с колен.

И вдруг так сдавило сердце стыдом… до такой боли, что слезы выступили на глазах и побежали по щекам. Она нагнулась, подняла гость сухой травы. Слезы падали на бледно-серые останки ее прошлого, и, о чудо, те напитывались влагой и зеленели на глазах, оживали от ее слез…

И оживали вместе с ними воспоминания.

,

Примечания

1

Черновик (фр.).

2

Об этом можно прочесть в романе Елены Арсеньевой «Тайный грех императрицы» (М.: Эксмо, 2010).

3

«Тысяча и одна ночь» (фр.).

4

«Волшебная лампа Аладдина» (фр.).

5

Фигура полонеза, при которой пары расходятся, полукругом огибая зал.

6

Работать! Работать, не то штраф! (нем.)

7

День восшествия Святого Духа празднуется на пятидесятый день после Светлого Христова Воскресения, а оттого иногда называется Пятидесятницей.

8

Так в описываемое время назывались фетровые шляпы.

9

Так назывались клоуны-зазывалы, выкрикивавшие веселые стихи-раешники или разыгрывавшие на балконах небольшие представления.

10

Она хочет видеть его у своих ног, а он хочет видеть себя между ее ног (фр.).

11

Потерянный, утраченный (фр.).

12

Теперь их называют адыгейцами.

13

Старинное название Таллина.

14

Об этом можно прочитать в романе Елены Арсеньевой «Тайный грех императрицы» (М.:Эксмо,