пострижения в монашество с оставлением на занимаемом приходе.
Если не будет нарушением с моей стороны послушания, то дерзаю просить при постриге дать мне святое имя преподобного Серафима Саровского, которого с детства своего почитаю покровителем своим. В назначении меня Его Святейшеством, Святейшим Патриархом Алексием в Курскую епархию как родину земную преподобного Серафима Саровского тоже вижу Промысл Божий».
В 1960 году епископ Курский и Белгородский Леонид, впоследствии митрополит Рижский и Латвийский, совершил постриг протоиерея Димитрия в монашество с именем Серафим, столь хорошо выражавшим пламенную любовь постриженника к Господу и стремление ревностно служить Ему и людям.
Вскоре владыка перевел о. Серафима на новый приход — Свято–Никольский — в селе Ракитное Белгородской области. Это место стало последним земным пристанищем батюшки. До конца своей жизни он служил настоятелем в этом храме.
— Я вам такого батюшку дам, какого у вас никогда не было, — сказал епископ Курский и Белгородский Леонид Екатерине Лучиной, хлопотавшей о священнике для своего прихода в Ракитном. «Сижу с членами церковного совета в приемной канцелярии владыки, — рассказывала она мне в 1979 году. — Среди ожидающих вижу старенького священника. Он смотрел на нас. Говорю себе:'Это наш батюшка'. Через некоторое время вызывают:'Ракитное'. Батюшка встает. Он показался мне как в поле: худенький, бедненький. Вошли вместе. Потом батюшку посадили в машину и увезли к уполномоченному на прием. Увиделись снова на вокзале. Он сидел возле стены, сложив руки.
В поезде ракитянский церковный совет не приступил к нему. От станции везли нас в машине с будкой, трясло, батюшка держался за край брезента.
Весь совет на меня восстал:'Ты сухого привезла, шкелета'. Восстали и на него.
В домике, где поселили батюшку, было холодно, нетоплено. Он сидел на полу, наливал какую?то ржавую воду в консервную баночку и обмакивал в нее сухарик.
Староста Мария била меня в храме за батюшку. Вскоре она умерла. Шла со службы, случился приступ, она упала лицом в лужу и уже не поднялась».
Отец Серафим пришел на приход как странник, без всякого внешнего величия, желая вместе с прихожанами жить во Христе, вместе страдать, вместе радоваться, но был встречен ими с презрением. К счастью, дух противления доброму пастырю овладел не всеми людьми: те, кто верил и ждал, кто был чист сердцем, встретили о. Серафима с любовью и радостью. Среди них была Екатерина Лучина, ставшая впоследствии старостой храма, затем монахиней с именем Серафима. Она увидела в батюшке святого и полюбила его. Навсегда. Но и это малое гонение от своих о. Серафим пережил, как и все другие, терпеливо и кротко, сердечно молясь за гонителей, любя и прощая их, благословляя, по слову апостола, но не проклиная.
Любовь делала его неуязвимым для гонителей.
Отец Серафим знал, что будет гонимым всегда, ибо мир, лежащий во зле, не может вместить той Любви, которой было переполнено его сердце, мир боится Ее.
Его учитель о. Павел Флоренский написал из Соловецкой тюрьмы: «Давать миру можно не иначе, как расплачиваясь за это страданиями и гонением. Чем бескорыстнее дар, тем жестче гонения и тем суровее страдания. Таков закон жизни, основная аксиома ее».
Отец Серафим приносил свои страдания в жертву за гонителей. С 14 октября 1961 года, дня Покрова Пресвятой Богородицы, и до последних дней своей жизни он был настоятелем Свято–Никольского храма в селе Ракитном Белгородской области.
Так определил Господь, и никто из людей не смог отменить Промысл Божий о Его святом.
С приездом отца Серафима началось возрождение Свято–Никольского прихода.
Он вступил на новое служение настоятеля тихо и смиренно. Все на приходе было разрушено: и храм, и души. О. Серафим начал восстановление прихода не со сбора средств, не с денег, как это у нас часто водится в церковной жизни, а с молитвы. Будучи бессребреником, о. Серафим никогда не искал даяния (Кол 4:17). Он брал только записки о поминовении, к деньгам же не прикасался.
В разоренном храме, где кричали совы, грачи, падали камни, стены которого были исписаны мерзкими словами, зазвучала молитва батюшки, начались ежедневные службы. На них приходили две–три старушки. О. Серафим служил вдвоем с Неонилой Деменской (1926–1989), которая прилепилась к батюшке уже в с. Соколовка и осталась верной помощницей и постоянной спутницей до самой его кончины. Батюшка постриг свою келейницу в монашество с именем Иоасафа.
Когда мать Иоасафа совсем замерзала, о. Серафим отпускал ее попить чаю, а сам продолжал молиться в храме.
День и ночь в храме творилась молитва благодарения ко Господу, молитва о помощи и возрождении поруганных святынь, о спасении потерявших Бога человеческих душ.
Усердное богослужение, редкостное по тем временам, испугало власти. О. Серафим получил письмо, вернее, приписку к Рождественскому поздравлению, от секретаря епархиального управления: «Ваш Церковный совет написал уполномоченному жалобу, что Вы ежедневно служите в храме, что служба в будние дни не оправдывает расходов на нее. Уполномоченный предупреждает Вас, чтобы Вы в будние дни не совершали служб, в будние дни советует молиться дома, в своей комнате, а служить только в воскресные и праздничные дни. Владыка благословил выполнять это предложение уполномоченного во избежание больших неприятностей для Вас.
С искренним уважением и любовью к Вам — протоиерей Порфирий. 12.1.1962».
Затем власти будут бояться каждодневного паломничества в сельский храм людей со всех концов нашей необъятной страны.
Отец Серафим устроил печки в алтаре и в храме, добыл угля. Все равно было очень холодно. Перед службой батюшка убирал снег в алтаре. Когда он выходил с Чашей причащать, его рука дрожала от холода, губы прилипали к Чаше, когда ее целовали.
Пол качался. Однажды Екатерина провалилась и обнаружила большой подвал, как второй храм, который потом стал дровяным складом и одновременно странноприимным местом — «кельей на дровах».
Постепенно появились столь необходимые строители, архитекторы, столичные художники, иконописцы. От их взгляда не ускользнуло: батюшка относится к храму, как к живому существу: бережно, с любовью, благоговейно. И это чувство передавалось всем духовным его чадам, которые с большим усердием помогали восстанавливать храм. Забота о благообразии храма не была здесь чрезмерной. О. Серафим стремился делать нужное и приличное, не увлекаясь бесполезным великолепием.
Ценную лепту в восстановление храма внес иеромонах Зинон. Впервые он появился у о. Серафима осенью 1975 года в Михайлов день. Батюшка удивился, что молодой человек после армейской службы сразу же пришел в церковь.
Когда отец Серафим узнал, что он иконописец, то попросил его написать литургистов, составителей чинов литургии — Василия Великого, Иоанна Златоуста, Григория Двоеслова, апостола Иакова — для алтаря храма, который еще не был восстановлен. О. Зинон счел это большой честью и сразу же согласился исполнить заказ.
Он написал фигуры в полный рост и вскоре привез холсты. О. Зинон сам предложил батюшке расписать купол. Так появился огромный лик Христа–Пантократора в васнецовском стиле. Летом 1976 года, перед поступлением в монастырь, о. Зинон написал на парусах евангелистов. Будучи уже насельником Троице– Сергиевой Лавры, он по благословению наместника архимандрита Иеронима приезжал в Ракитное писать иконостас. Отец наместник всегда безотказно отпускал его несколько раз в году к о. Серафиму потрудиться.
Однажды, приехав к о. Серафиму, я встретился с о. Зиноном: на крыше храма в будке из прозрачной пленки, закрывавшей купол, он золотил купольный крест. Было очень ветрено, но опытному мастеру удавалось без повреждений наклеивать тонкие, как папиросная бумага, листки сусального золота на крест.
О. Серафим любил о. Зинона, одаренного духоносного иконописца, особою любовью за его скромность,
