Как же постепенно и разумно вводить детей в службу?
О.В. Здесь необходимо посильное участие. Родители должны вводить ребенка в службу постепенно.
Как участвует в службе пеленочный младенец? Его приносят к Чаше и уносят. Мы не вправе требовать, чтобы он задерживался в храме надолго. Хотя, конечно, если он побудет, это принесет пользу, даже если он еще ничего не понимает. Атмосфера храма таинственным образом впитывается им и освящает его. Когда родители не ленятся приносить своих грудных детей к Чаше, то для младенцев причащение — это радость, которую они не осознают, но иногда выражают возможным для них способом. Многие младенцы улыбаются после причастия. А те дети, которых приносят в храм только иногда, перед Чашей устраивают истерики, боятся причащаться. Это показывает, что ребенок «одичал», т. е. его родители крестили, а потом шесть– семь месяцев не приносили в храм. Это упущение потом создает большие трудности для ребенка. Он становится равнодушен к храму, полностью зависим от того, поведут или не поведут его туда родители, т. е. сам он в храм идти не хочет. А если его приведут насильно, то он ведет себя очень беспокойно, старается убежать из храма.
У нас недавно был такой случай. Я крестил младенца, а родители, оправдывая себя работой и другими обязанностями, не приходили в храм. И когда они спохватились, что ребенка надо нести в храм (кажется, это было связано с тем, что он начал прихварывать — такой чисто практический мотив), то причастить ребенка не могли. Иногда бывает, что вопреки истерике удается дать причастие, но с этим младенцем ничего не получилось.
М.Г. Возможно, бывают и какие–то другие причины? На прошлой неделе, я помню, родители крестили в вашем храме младенца, а на следующий день принесли его причащать. Он вел себя в храме спокойно, а когда его подносили к Чаше, начинал кричать. Как только родители вместе с ним отходили подальше от Чаши, он успокаивался. И так несколько раз.
О.В. Это связано с родителями, с их духовным состоянием. Отец — малоцерковный человек. Много зависит от того, ходят ли родители в храм и, если ходят, то насколько они участвуют в службе.
У нас в приходе есть девочка Фаина, ей один годик. Она уже может петь «Аллилуйя!» и «Аминь!». Это потому, что мать поет во время службы. И ребенок без всякого принуждения поет сам. Мама, когда почувствует, что девочка устала, выносит ее на улицу, чтобы она отдохнула, а потом опять приносит. От поведения и участия родителей зависит все и у детей.
И.Г. Да, если родители достаточно церковные люди, то серьезных проблем с младенцами, как правило, не бывает. А как быть с более старшими детьми? Проблем здесь гораздо больше!
Вспоминается комический и в то же время не очень приятный случай, который был много лет назад, в селе Ракитном[21]. Ожидая приема у о. Серафима (Тяпочкина), я вдруг увидел, как подросток беззлобно, но неотступно бьет другого, сидя на нем верхом, а тот лежит в пыли и не сопротивляется. Спрашиваю его: «Что же ты делаешь?» А он отвечает: «Я его на смирение тренирую!» Позже, когда я увидел маму этого «тренера на смирение», то понял, что его дома тоже тренируют подобным образом на смирение и на все остальные христианские добродетели. Мама заставляла мальчика выстаивать целиком долгие службы, которых он не понимал, и для него это была не школа возрастания в духе и любви, а именно тренировка.
О.В. Родители должны были делать это с рассуждением, понимая, что ребенок не может понести этот подвиг. В Ракитном были службы, которые иногда заканчивались в четыре часа дня. Учитывая это, родители могли бы дать ребенку передохнуть. Иначе, стоя в храме, он мог только и думать о том, чтобы скорее это кончилось.
И.Г. Этот эпизод я нередко вспоминаю, когда вижу в храме проявления такой «христианской педагогики».
О.В. Смирение иногда понимают как рабскую покорность. Но оно вовсе не в этом, а в том, чтобы в мире общаться и с родителями, и с Богом, не нарушая своей волей этих отношений.
И.Г. Недавно здесь, в Карсаве, проводился детский лагерь, в котором в основном были дети церковных, активно участвующих в службе родителей. И было видно, как не просто даже этим детям и подросткам. Как же включать их в службу?
О.В. Надо смотреть, какой момент самый важный. Это — Литургия верных.
М.Г. Иногда дети вслед за родителями считают, что надо быть только на проповеди, а потом не забыть прибежать к причастию.
О.В. Но они могут не все понять на проповеди, она же не для них говорится. Детям лучше сказать проповедь по окончании службы. Если дети не слышали Священное Писание или если они слышали, но не услышали, не поняли что–то, то священник должен перестроить его, и прочитать более понятным языком и сказать проповедь отдельно для взрослых, а потом для детей. Потому что, если во время службы говорить только одну «взрослую» проповедь, перестраивая ее для детей, то для взрослых это будет благочестивый перерыв в службе.
М.Г. У отца Александра Шмемана есть такое утверждение, что детям нравится ходить в церковь, у них есть инстинктивное влечение к богослужению. На этом фундаменте, он считает, и надо строить духовное образование и воспитание детей. Если родители беспокоятся, что дети не смогут выстоять всю службу, жалеют их, то они выражают чувства не своих детей, а свои собственные. Дети намного легче, чем взрослые проникают в мир литургического символизма. Опыт святости, по мнению отца Александра, более понятен детям, чем взрослым.
Вы согласны с таким утверждением? Может быть, родительские страхи и волнения по отношению к детям в храме действительно безосновательны и дети духовно более «выносливы», чем кажется родителям?
О.В. Я не видел примеров такой стойкости детей, о которых говорит отец Александр. На Рождество дети в нашем храме остаются в храме всю ночь, но они не выдерживают всю службу, они засыпают. Это показывает, что их силы имеют предел. Будет неправдой сказать, что дети смогут отстоять со вниманием всю службу — утреню, потом Литургию. Даже, если они будут стоять по какой–то причине, не шелохнувшись, это не значит, что они все восприняли. Это им не по силам. Все надо делать с рассуждением.
С другой стороны, если ребенок даже отключается, но физически присутствует на службе, то в какой–то момент он может снова включиться. Когда это произойдет, очень трудно уследить: он не поет, не читает. Но ум что–то впитывает. Сама атмосфера службы, благодати действует больше на подсознание ребенка. Должно быть доверие к подсознанию ребенка, к его опыту. Если он не воспринимает то, что происходит на службе, как взрослые или как дети постарше, это не значит, что он — пешка. Он — живое существо и живой организм. Все «записывается» в его душе. Как? Что потом отзовется? Это тайна. Во всяком случае, то, что он слышит, потом становится ему привычным, знакомым, родным.
И.Г. Один из самых чутких христианских педагогов, Софья Куломзина, говорила еще о такой возможности включать детей в службу: мальчики могут выносить свечу, а девочки — раздавать антидор.
О.В. Этого, разумеется, недостаточно. Дети на службе могут петь, читать Трисвятое[22] на Часах[23]. Во что могут включиться, пусть включаются. Я думаю, «Господи, помилуй!», «Аминь» на ектенье все дети могут петь. Дети чуть постарше могут петь «Отче наш!». А на то, что пока трудно, пусть смотрят, как это делают другие. Будут расти, и постепенно осваивать песнопения.
Надо, чтобы дети потрудились, когда готовятся к богослужению. С более старшими можно дома разобрать и выучить, например, песнопения Евхаристического канона. Они довольно просты, и слова очень близкие. Можно попросить их переписать текст самим. Тогда им еще интереснее будет петь — это уже знакомый текст. Надо объяснить основной смысл молитвы.
Если что–то непонятно, родители могут объяснить. Например: «Милость мира»[24]. Милость — это любовь. Если они споют это вместе со всеми, то почувствуют себя участниками. А иначе они только потребители, слушатели.
И.Г. А во что еще их можно включать, кроме песнопений? Как их вовлекать в общее
