спецпрокурор.
— А продукты там есть?
— На рынок сходи — все есть.
Спецпрокурор улыбнулся
— Я в туркестанском округе начинал… Как осень — все на базар. Какой изюм… А летом — какие дыни…
На взятку что ли намекает?
— У меня там знакомый есть из военных — сказал Амангельды Бабурович — полковник Ташаев, знаете?
— Нет, не знаком. Слышал только. Я давно там не служу.
— А что так, товарищ начальник?
— Квартиру дали… — просто сказал спецпрокурор — не отказываться же. Да и к тому же на округе начальство сменилось. С новым не сработались…
— Друзья просто так не меняются…
Пальцы прокурора выстукивали allegrо на поверхности стола
— Взятку намекаете, подследственный?
— Упаси Аллах. В мыслях не было.
Прокурор вздохнул.
— Я для чего с вами об этом говорю, подследственный… так и понять не можете. Думаете, вы один такой? Вот я думаю — за что вы людей так ненавидите?
— Людей? Почему я их ненавижу то…
Амангельды Бабурович и в самом деле ничего не понимал. Он никогда не отличался ненавистью к людям. Были соплеменники, которых надо пристраивать, помогать, продвигать — и они будут точно так же продвигать тебя. Были глупые русисты, которых надо стричь как баранов. Но разве ты, когда стрижешь барана — ты его ненавидишь? Нет, ты просто его стрижешь, вот и все, так?
Он начал вспоминать… ему не нравилось то, куда вел его прокурор. Они что, подкинули какую-то антисоветчину, гады? Вот гады… он вспомнил недавнюю историю, как директору гастронома Марку Исааковичу при задержании подкинули антисоветскую литературу, какие-то шпионские пленки и теперь дело вели под расстрел. Неужели и ему… а что, пока он тут сидит — в дом зашли да и подкинули. Не могут за одно — так за другое…
Гады!
— Почему ненавидите? Вот я тоже думаю — почему. Родина вам город построила — Ленинабад, город Ленина. Вы в детский садик, в школу ходили. Вам — все было, страна о вас заботилась, люди о вас заботились. Вот скажите — вы хоть одного голодного видели?
Амангельды Бабурович — вспомнил из детства — был в их городке дивана. Сумасшедший, какой-то старик без родных, с длинными седыми волосами… он был безвредный, просто ходил по улицам города, его кормили, кто чем мог, он принимал без благодарности, да и не нужна была никому его благодарность, кормили потому что так требует традиция, дивана близок к Аллаху. Потом подонки из КГБ схватили его, увезли… люди говорили, что те сфабриковали дело, что дивана какой-то шпион. Потом говорили, что его положили в больницу.
Но он этого тут не скажет. Ждете, пока он разговорится, а потом — антисоветская агитация? А вот хрен вам!
— Не видел!
— Правильно… — кивнул головой следователь — потому что их не было. Вот скажите — у вас стариков уважают?
Вопрос был внешне безобидный. Амангельды Бабурович думал — думал — и не придумал, чем он может навредить.
— Уважают…
— А что бы эти старики сказали, если бы узнали, что вы продукты целыми машинами на свалку вывозите?
О, Аллах… за это что ли?
— Какие продукты?
— Мясо. Сегодня.
Неужели сдали…
— Так это мясо… Оно же испорченное. У него трихноз врач нашел. Торговать в магазин нельзя.
Что за… Справку ветврача купить… пятьдесят рублей, у него эта справка есть… не такие они дураки. Неужели за это…
— Трихиноз… — помрачнел следователь.
— Ну да! Справка есть, в кабинете! Можно, поедем, я покажу! Мясо — есть нельзя!
Остальные… послал же баранов… будут молчать… свои.
— Вот я и думаю — сказал следователь — за что вы так людей ненавидите. Людям мяса не хватает — а вы мясо на помойку вывозите! Ладно, если бы из-под полы… я бы понял. Ну, имеете свой гешефт с государства, людей обираете — но мясо-то все равно съедят, не одни так другие. Но вы не так, вы его на свалку и собакам. Трихиноз, мать вашу.
— С какой целью Пушков приказывал вам гноить, а потом вывозить продукты на свалку? Вы понимаете, что это вредительство? Вы понимаете, что там были и годные продукты?
— Да понимаю я… Понимаю.
— Так для чего?
— Сидели… в бане… года четыре назад. Это не Юрий Михайлович начал, до него еще было. Под коньяк и придумали.
— Что — придумали?
— Да то… Продажа-то у нас как идет — с подсобок. Чем дороже продал — тем лучше. А если на полке лежит — так кто пойдет с подсобок покупать, верно?
— Продолжайте, продолжайте.
— Вот мы и придумали. Не я… мне просто нельзя, если по-другому работать — сожрут. Надо продукты, которые на базы привозят… в торговлю не пускать, потом комиссия, актировать — и на свалку. Чем больше так — тем меньше на прилавках. Значит — люди будут у нас покупать, а не где-нибудь еще. И по дорогой цене. Опасно же… посадить могут — поэтому, чем больше наценка, чем дороже ты продаешь — тем лучше.
— Но почему вы вывозили на свалку не только испорченные, но и еще качественные продукты? Ведь их же можно было… хотя бы продать через подсобку.
— А цены то… Откладывали… что через подсобку продавать. Цены высокие, не всем по карману. Что осталось — куда девать? Ну, сам я себе возьму… ну у меня две собаки дома — но и они столько не съедят. Ну… людям подарю. Ну… кто у меня работает без куска не останется. Все равно много остается. Это — и выкидывали.
— И сколько вы так выкинули?
Амангельды Бабурович закрыл лицо руками.
— Я не помню, товарищ следователь. Не помню…
Москва, Лубянская площадь
Дом-2[83], второй этаж
11 декабря 1987 года
То ли чего то опасаясь, то ли желая продемонстрировать несмотря ни на что свою близость к органам и понимание их проблем, генерал-майор госбезопасности Гейдар Алиев приказал оборудовать себе, помимо кабинета на Старой площади и в Кремле — еще и кабинет в Доме-2. Когда-то давно, еще работая к КГБ АзССР, он мечтал о том, что рано или поздно у него будет кабинет в этом здании. Это, кстати, нормально — когда у солдата в ранце маршальский жезл. Сейчас же, когда ему оборудовали кабинет в восстановленном
