который питает нас, что не сделаешь ничего, кроме того, о чем тебя попросят. Тиран умрет и будет это совсем скоро — но так, ты только убьешь нас всех. Позволь нам сделать свое дело.
— Аллах с вами… — смирился Змарай
— Да, Аллах с нами…
Двое моджахедов со странным рюкзаком — поползли в темноту…
Они вернулись через два часа, уже без рюкзака — и все втроем они ползли назад. Потом, когда кончилась охраняемая, прикрытая минным полем зона — они встали и пошли намного быстрее.
Близился рассвет.
— А почему не взрывается?
— Терпение, там нет Тирана.
Страшное подозрение вползало в душу Зардада подобно змее
— Ты меня обманул!
Сильный удар выбил из его рук винтовку…
Змарай очнулся, когда уже окончательно рассвело. Болела голова. Винтовка лежала рядом, он схватил ее — но стрелять было не в кого.
— Хотя патроны были…
— О, Аллах, за что ты караешь меня… — прошептал Змарай
Его обманули. Это были не мстители — моджахеды, это были шайтаны в человеческом обличье. Они ушли — а Тиран будет жить…
Нет, не будет!
У него, Зардада, снайпера, охотника и воина людей Африди есть винтовка, из которой он попадает в горного козла с нескольких сотен метров. Если шайтаны обманули его — то он сам решит судьбу Тирана. Сам, своей рукой и своей винтовкой.
Да, так и будет. Аллаху Акбар.
Зардад подобрал винтовку и пошел назад, возвращаясь по своим следам. Он видел небо, расчерченное белыми пушистыми следами инверсионных трасс, он не знал, что в этот день началась война — потому что ему было не до этого. Солнце смотрело на него с небес, и Аллах смотрел на него с небес, на него, воина и мстителя, идущего, чтобы свершить свою месть. И если Аллах решил, что Тиран зажился на этой земле, если переполнилась чаша его злодеяний — то он дойдет, дойдет и свершит месть. Ведь если Аллах решит какое-то дело, то он только говорит ему «Будь!»
И оно бывает…
Он поднялся на горный перевал и посмотрел на солнце. Солнце его не ослепляло, сегодня оно было каким-то холодным и неживым…
— Аллахумма, инни астахиру-кя би-'ильми-кя ва астакдирукя би-кудрати-кя ва ас'алю-кя мин фадли- кя-ль-'азыми фа-инна-кя такдиру ва ля акдиру, ва та'ляму ва ля а'ляму, ва Анта 'алляму-ль-гуюби! Аллахумма, ин кунта та'ляму анна хаза-ль-амра хайрун ли фи дини, ва ма'аши ва 'акибати амри, фа-кдур-ху ли ва йассир-ху ли, сумма барик ли фи-хи; ва ин кунта та'ляму анна хаза-ль-амра шаррун ли фи дини, ва ма'аши ва 'акибати амри, фа-сриф-ху 'ан-ни ва-сриф-ни 'ан-ху ва-кдур лия-ль-хайра хайсу кяна, сумма арди-ни би-хи[90] — произнес Зардад положенное при этом случае ду'а.
И вдруг впереди что-то вспыхнуло, горы высветило нереально ярким, пронизывающим, режущим светом. Ошеломленный Зардад увидел, как над горами восходит еще одно, второе солнце, которое было еще ярче первого. Аллах услышал его мольбы и покарал тирана
— Аллаху Акбар! — выкрикнул Зардад, и атомный вихрь снес его…
Сегодня их везли Антеи. Антонов-двадцать два, неторопливый воздушный гигант. Всего пятьсот восемьдесят крейсерская — но почему-то десантники предпочитали прыгать именно с него, а не с более современного и скоростного Ил-76. Тридцать тонн груза — десантники и сбрасываемые контейнеры с тяжелым вооружением. Несколько минут — и небо в куполах.
Командир пока, подполковник Хацкевич, еще в Баграме получив напутствие от своего комдива, генерала Лебедя — бумага просто не выдержит, если попытаться это описать — протиснулся в кабину пилотов, уже с парашютной системой за спиной. Как и подобает командиру, он собирался прыгать вместе со своими подчиненными.
— Что с зоной высадки? — задал он вопрос, перекрикивая натужно ревущие двигатели Антея.
— По докладам Грачи прошли, товарищ подполковник, поклевали этих гавриков — ответил радист — а так не докладывали…
— Не докладывали… А дай сюда.
Подполковник настроил рацию на нужную волну, волну и все необходимые позывные он перед операцией учил наизусть сам и заставлял делать это всех командиров до взводного звена. Если частоты и позывные знает только радист — это верный путь к беде, без связи пропадешь. И черт с ними, с инструкциями.
— Гранит, я Калибр-десять, гранит, я Калибр-десять, выйдите на связь!
В эфире творилась сущая какофония, какая всегда бывает при крупной операции — но подполковник упорно долбился со своим вызовом к Граниту, оперативному штабу в Баграме — и добился своего.
— Калибр десять, я Гранит, слушаю тебя, прием.
— Гранит, я Калибр десять, Калибр десять, прошу обстановку на точке выброски, прием.
— Калибр десять, обстановка сложная, ПВО подавлено, но в район остаются остаточные группы противника, некоторые с бронетехникой. Пробиваются на восток, как понял, прием.
Подполковник чуть не выронил гарнитуру — ничего себе остаточные группы — с бронетехникой.
— Гранит, я Калибр — десять, прошу поддержки с воздуха, крокодилами или грачами, прием.
— Калибр десять, ты сначала десантируйся, потом будешь поддержку запрашивать, прием!
— Гранит, когда десантируюсь поздно будет, прием!
— Калибр десять, тебя понял, поддержку окажем по возможности, прием.
— Гранит, тебя понял. Конец связи!
Сунув гарнитуру обратно радисту, подполковник спустился обратно в десантный отсек. Там — тускло горело освещение, по бортам сидели полностью экипированные десантники, по центру просторной грузовой кабины — стояли грузовые платформы.
Вот так вот… А вот положа руку на сердце — кто-то думал, что все это всерьез будет. Десантирование под огнем противника. Хоть и готовились воевать с НАТО, хоть и нацеливали их на Германию — а все же понимали, что с той стороны, что с другой — дураков нет воевать.
А тут — вот оно как. С юга пришли…
Подполковник встретился взглядом с майором Кебавой, одним из самых опытных офицеров дивизии, уже отслужившем в Афганистане два года, кивнул ему головой.
— Зона высадки не зачищена ни хрена! — проорал Кебаве в ухо подполковник — на земле до хрена духов! С броней!
— Что делаем?! — проорал ему в ответ Кебава на ухо
— Можно этих б… на восток пропустить! — в ответ проорал подполковник — но хрен им! Я этих б… наизнанку выверну, хоть и сам сдохну! Лучше сейчас, чем потом по одному вылавливать!
Старший сержант Федоров, родом из Владимирской области, почти двухметровый богатырь, до армии успевший поработать трактористом в колхозе — встал вместе со всеми, повинуясь жестам выпускающего и светофору, сменившему цвет с красного (отставить) на желтый (приготовится).
