на чтеца или иподиакона, т. к. это привело бы к смешению служений. Таким же смешением служений является произнесение пресвитерами некоторых возгласов при «сослужении» епископу. Эти возгласы должен произносить сам епископ. Может ли епископ уступить их пресвитеру? Это есть недолжное смешение служений, на которое не уполномочен епископ. Он не может передавать никому части своего служения предстоятельства. От этой передачи ничего не выигрывает Евхаристия, но только ущемляется служение предстоятельства. Если Евхаристия остается полной, когда ее совершает один епископ или один пресвитер, то это означает, что «сослужение» необязательно. Если это так, то оно не может быть активным выражением сослужения народа. «Сослужение» пресвитеров может 'быть, но его может не быть. Как раз этого нельзя сказать о сослужении народа. Без него не может быть Евхаристического собрания, т. к. последнее есть действительно собрание народа Божьего. Этого нельзя сказать и о предстоятеле: без него не может быть Евхаристического собрания, т. к. оно всегда включает в себе предстоятеля. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к современным чинам литургии. Они знают только двух совершителей ее: предстоятеля (епископа или пресвитера) с диаконом или без него, и народ. Обе эти стороны выступают активно, т. к. совершение Евхаристии принадлежит Церкви. Народ и предстоятель — вот кого мы находим в наших современных чинах [58], но совсем не находим в них места для «сослужения» пресвитеров. Все молитвы произносятся от имени народа епископом или пресвитером. Епископ есть по выражению Феодора Мопсуестского «уета Церкви» [59]. Такими же устами является пресвитер, если он совершает Евхаристию. Но «уста Церкви» предполагают Церковь, т. е. собранный народ Божий, который через своего предстоятеля возносит «благодарение», а не пустой храм. Когда служит епископ, то «устами Церкви» не могут быть пресвитеры, т. к. уста Церкви только одни. Не показательно ли, что современная литургическая практика оставляет неопределенным, что именно может или должен передать пресвитерам епископ, когда они ему сослужат. Было бы абсурдно предположить, что епископ может передать «сослужащему» ему пресвитеру произнесение установительных слов. А если он не может ему их передать, то почему пресвитер может их произносить про себя? Современная идея «сослужения» остается литургически необоснованной. Если евхаристически нельзя обосновать современную практику «сослужения», точнее, нельзя обосновать ее так, чтобы она не нарушала основных принципов Евхаристии, то остается только одно соображение в пользу «сослужения». Оно придает большую торжественность богослужению. Какое бы значение ни придавать торжественности в литургической жизни, она во всяком случае имеет точно–определенный предел, за которым начинается нарушение основных принципов Евхаристии. Кроме того, понимание торжественности может быть разным и может меняться от одной эпохи к другой. Наше понимание торжественности богослужения не совпадает, как мы уже видели, с пониманием торжественности в древней церкви. Мы больше уделяем внимания внешней торжественности, которую мы получили в наследие от Византии, покрывая ею недостаток внутренней торжественности. Разве, действительно, Евхаристическое собрание в древней церкви не было торжественно? Разве описанный в протоколе Цирты порядок богослужения не является торжественным? Мы этим не удовлетворяемся сейчас. Не есть ли это указание на то, что мы не только что–то приобрели за долгий период литургического развития, а, наоборот, что–то существенное потеряли? Может ли быть больше торжественности, чем, когда вся церковь собирается на Евхаристическое собрание под предстоятельством окруженного своим пресвитериумом епископа, который один совершает с помощью диаконов «благодарение», как Христос совершил один «благодарение», окруженный апостолами? По сравнению с этой торжественностью наша современная торжественность кажется земной и слишком земной. Мы не должны об этом забывать. «Да молчит всякая плоть человеча, и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет».
Епископ один совершает Евхаристию, т. к. он один предстоятель своей церкви, которую он получил от Бога в удел или в наследство (21–ое правило Антиохийского собора). Он есть действительный предстоятель своей церкви, каким он был в древней церкви. Это он, а никто другой, совершил прием в Церковь членов своей церкви. Это он предстоятельствовал на Евхаристическом собрании. Ничего не было в церкви, что бы произошло помимо него, как ничего не было в церкви, что произошло помимо народа. Это есть подлинное сослужение народа своему предстоятелю. Наше современное «сослужение» имеет очень мало связи с этим настоящим «сослужением». Мы не можем и не должны протягивать руки, чтобы изменить то, что было установлено Христом и апостолами, но мы можем и должны освобождать постепенно нашу литургическую практику от разного рода наслоений, давность которых весьма и весьма ограничена, а особенно от тех, которые приводят не к усилению евхаристической жизни, а к ее ослаблению и затемнению.
III. Пресвитер, как совершитель Евхаристии.
1. Евхаристическое собрание древней церкви было собранием всех под предстоятельством одного. Мы не знаем точно, как назывался в апостольское время предстоятельствующий на Евхаристическом собрании, но мы знаем, что центральное место на нем принадлежало всегда одному и тому же лицу. Евхаристическое собрание было продолжением Тайной вечери, совершенной Христом накануне Его крестной смерти. После Его прославления вечери стали совершать Его ученики. Его место было единственным, и единственным было то лицо, которое занимало это место. Первая Евхаристия была совершена в Иерусалиме апостолами, которые, как иудеи, знали, что на их трапезах предстоятелем всегда было одно и то же лицо. В домашних трапезах предстоятелем был глава дома, а на трапезах содружества (chaburah) — предстоятель этого содружества. Когда местные церкви стали возникать среди языческого мира, то совершение Евхаристии одним лицом, постоянно занимавшим центральное место на собрании, было уже традицией. Ни Варнава, ни Павел не могли изменить эту традицию. Во всяком случае Павел, как было уже указано, был человек традиции. Его учение в своей основе не было его собственным учением, но учением Церкви, принятым от Господа через апостолов. Он передал основанным им церквам то, что он принял от Господа. «Ибо я от Господа принял то, что и вам передал…» (I Кор. XI, 23; ср. XV, 3). Здесь Павел говорил не о том, что он непосредственно принял в явлении ему Господа на пути в Дамаск. Предание о Тайной вечери он принял от апостолов, вероятнее всего от апостола Петра, у которого он провел 15 дней (Гал. 1, 18), но то, что он принял от Петра, было от Господа. Приняв предание о Тайной вечери, он принял и предание о том, как апостолы в Иерусалиме совершали Евхаристию. Если новозаветные писания прямо не говорят, что совершителем Евхаристии было всегда одно и тоже лицо, то из этого умолчания не следует, что совершитель Евхаристии менялся от собрания к собранию. Как организм, Церковь несла в себе принцип устройства и чина, но как организм, живущий Духом, она воспринимает этот принцип от Духа. В силу этого традиция не противополагается Духу, но создается Духом. Для апостольской Церкви «закон Духа» заключался в том, что в Евхаристическом собрании совершителем Евхаристии было всегда одно и тоже лицо, обозначенное к этому Духом. В свете этого факта для нас не имеет значения, как называлось это лицо. Оно существовало в церкви и оно было постоянным.
2. В середине второго века в огромном большинстве церквей предстоятель Евхаристического собрания носил наименование епископа. Мы уже знаем согласно свидетельству Игнатия Богоносца, что епископ был единственным совершителем Евхаристии. И даже еще больше: без него не могло быть Евхаристии. Он мог передать совершение Евхаристии другому лицу, по всей вероятности, пресвитеру, но эта передача совершалась в исключительных случаях — в отсутствие епископа или во время его болезни. В иных случаях трудно себе представить, чтобы епископ мог бы передать, хотя бы временно, пресвитеру свое служение, на которое он был призван Богом и на которое поставлен, чтобы, как первосвященник, он приносил дары святой Церкви [60]. Для Игнатия Б. церковь была там, где был епископ. Это было выражением действительного положения вещей, а не абстрактной истиной, не находившей всего применения на практике. Верные собирались все вместе на Евхаристическое собрание под предстоятельством своего епископа.
Приблизительно к этому времени христианство на Востоке проникает в сельскую местность. Жители сельской местности, далеко лежащей от города, не имели возможности принимать участие в городском Евхаристическом собрании. В ней возникали церкви, в которых совершалась Евхаристия. Большею частью
