века мы нигде не находим намека на то, что кто–либо из участников Евхаристического собрания сам себя исключал из него, не принимая Евхаристические дары. Невероятно представить себе члена Церкви, который отказывался бы добровольно от того, для чего он стал членом Церкви. Церковь не могла допустить в своей среде того, кто отказывался от участия в трапезе Господней, предпочитая быть присутствующим на ней. Отказ от участия в трапезе Господней, т. е. отказ от принятия евхаристических даров равносилен отлучению от Церкви. Последнее было отлучением от Евхаристического общения. Отлученный не переходил из числа участников в число присутствующих, т. к. таковых тогда вообще не было. Отлученный не допускался в Евхаристическое собрание: для него двери, с началом Евхаристии, были закрыты. При всех обстоятельствах Евхаристическое собрание оставалось собранием его участников, т. е. тех, кто принимал участие в трапезе Господней через принятие Евхаристических даров. Всегда все и всегда вместе участники Евхаристического собрания принимали участие в трапезе Господней. Таков был закон жизни Церкви, и этот закон жизни Церкви оставался неизменным в весь доникейский период, т. к. в нем и через него выражалась сущность Евхаристии.
3. Четвертый век внес огромные изменения в церковную жизнь, начало которых падает уже на конец III–го века. Вступление в Церковь огромной массы языческого населения Римской империи после мира Константина привело к падению морального уровня жизни христиан. Мир нес свои скорби, как это показал уже временный спокойный промежуток перед гонением Диоклециана. Некоторое падение морального уровня христиан связано было с изменением основ церковной жизни. Все это сказалось на Евхаристии. Эльвирский собор счел необходимым издать специальное постановление относительно тех, кто добровольно уклоняется от участия в Евхаристическом собрании. Он предписал отлучать тех, кто в течении трех воскресных дней не приходит на него [73]. Мы уже знаем, что это явление не было новым. Новое заключалось в том, что число отсутствующих, невидимому, сильно увеличилось, причем увеличилось в то время, когда почти исчезли причины, которые вызывали отсутствие некоторых членов церкви в Евхаристическом собрании. В частности уже при Константине воскресный день был объявлен праздничным днем. Не имея никаких особых препятствий, верные добровольно отказываются от участия в Евхаристическом собрании.
Самое большое новшество заключалось в самом факте постановления, которое совершенно было ненужным в период гонений. Оказалось необходимым напомнить некоторым членам Церкви о том, что составляет сущность церковной жизни. Церковной власти пришлось считаться с новыми фактами церковной жизни и сделать первую уступку. Она допустила возможность добровольного неучастия верных в Евхаристическом собрании, но ограничило его тремя воскресными днями. Само собою разумеется, что в этот промежуток времени включены были те Евхаристические собрания, которые происходили не в воскресные дни. Как раз число этих собраний начинает увеличиваться. И это увеличение числа Евхаристических собраний, к чему мы еще вернемся, впервые начинает менять основной принцип Евхаристии, как собрания всех на одно и тоже. Это было началом упадка Евхаристической жизни, который сравнительно скоро выразился и в другом факте. На Евхаристическом собрании оказываются не только участники, но и присутствующие. Вначале церковная власть решительно с этим новым явлением боролась и не желала идти ни на какие уступки. Кто желает быть только присутствующим на Евхаристическом собрании, тот сам себя отлучает от евхаристического общения, т. к. присутствующих не может быть на Евхаристическом собрании. Есть только верные, отлученные и оглашенные.
«Все, входящие в церковь, и слушающие Писания, но, по некоему уклонению от порядка, не участвующие в молитве с народом, или отвращающиеся от причащения святой Евхаристии, да будут отлучены от Церкви дотоле, как исповедуются, окажут плоды покаяния, и будут просить прощения, и таким образом возмогут получить оное» [74]. Если отказаться от каких–либо предвзятых мнений, то смысл этого 2–го правила Антиохийского собора вполне ясен. В нем отмечаются две аномалии литургической жизни. Первая заключается в том, что некоторые члены Церкви уходят после конца первой части Евхаристического собрания (с «синаксиса», который приблизительно соответствует нашей литургии оглашенных). Эта часть состояла в чтении Писаний и проповеди епископа. На первый взгляд может показаться странным, что этот уход до начала Евхаристии еще находится в линии древней практики, т. к. он является выражением основного учения об Евхаристии, что на ней могут пребывать только участники, а не присутствующие. Этим и кончается связь констатируемого собором ухода некоторых верных с древней евхаристической практикой. Он находится в линии основного учения об Евхаристии, но древняя церковь такого ухода не знала. Пришедшие на первую часть Евхаристического собрания верные оставались и на Евхаристии, т. к. целью их прихода было евхаристическое участие, а не участие в синаксисе. По окончании его уходили оглашенные, а потому уход верных по окончании синиксиса был бы равносилен низведению себя с священной степени верных в число оглашенных. С началом «литургии верных» уход с собрания был принципиально невозможным. За синаксисом следовало «общение (кинония)» в молитве и причащение святой Евхаристии. Одно было связано с другим: не могло быть общения в молитве без причащения святой Евхаристии. Кто имел одно, тот имел и другое. Поэтому, как мы уже знаем, оглашенные не могли иметь общения не только в причащении, но и в молитвах. Верный, отказывающийся от причащения, не мог иметь общения с народом в молитве, т. к. молитва в Евхаристическом собрании имела евхаристический характер. Отказ от евхаристического участия было знаком сопричисления отказавшегося к числу отлученных. Предписывая отлучение от Церкви не участвующих в молитве с верными и непричащающихся, собор только делал естественный вывод из действий тех верных, о которых он говорил в своем правиле, т. к. отвержение от Церкви есть отвержение от участия в Евхаристии. Угрожая отлучением от Церкви отвергающим святую Евхаристию, собор тем самым торжественно декларировал, что участие в Евхаристии должно завершаться причащением.
Составитель «Апостольских правил» (самое раннее конец IV–гo века, но скорее всего, начало V–гo века) воспроизвел 2–е правило Антиохийского собора с небольшими изменениями. «Всех верных, входящих в церковь, и Писания слушающих, но не пребывающих (paramenontax) на молитве и святом причащении (до конца), как производящих бесчиние в церкви, подобает отлучать от церковного общения» [75]. Одновременно составитель «Апостольских правил» внес предписание о том, что епископ, пресвитер, диакон или кто–либо из состоящих в священном списке подлежат отлучению, если они при совершении Евхаристии не причащаются [76]. Заметим здесь, что это последнее правило является еще одним свидетельством отсутствия «сослужения» в V–м веке, т. к. при сослужении случай указанный в нем был бы невозможен. В отношении причащения клир и верные поставлены составителем «Апостольских правил» в одно и то же положение. Возвращаясь к 9–му правилу, нужно отметить, что в нем, как и во 2–м правиле Антиохийского собора речь идет о лицах, уходящих из храма по прочтении Писания и о непричащающихся. Тем не менее, это правило впоследствии стало опорной точкою для оправдания новой практики. Составитель «Апостольских правил», говоря об участии в молитве и в причащении, употребил глагол «paramenw», что означает пребывать или оставаться до копна. Он хотел им указать, что верные должны оставаться до конца Евхаристии, чтобы принять участие в молитве и причастии. Для филолога и комментатора правил не может быть сомнения относительно этого значения глагола «paramenw» с дательным падежом. Надо было все искусство известного комментатора правил Вальсамона (ХII–й век), чтобы истолковать этот глагол в смысле присутствовать.
4. Судьба 2–го Антиохийского правила и 8–го и 9–го Апостольских правил была необычайной. Трулльский собор в числе других канонических постановлений признал за Апостольскими и Антиохийским правилами общеобязательное значение. Это же подтвердил и VII–й Вселенский собор. Одновременно с этим Трулльский собор торжественно объявил все правила, которые он принял, неизменяемыми. Парадокс церковной жизни заключается в том, что догматизирование правил совпадает с началом их фактических изменений. На этот путь встал сам Тульский собор, изменив своим 12–м правилом апостольское предписание относительно брачной жизни епископов. Правильно или неправильно с точки зрения церковной экономии предписание, содержащееся в 12–м правиле Трулльского собора, это — особый вопрос, но, как ни старался собор словесно сгладить факт изменения, его предписание является нарушением того, что он сам объявил неизменяемым. Другой парадокс заключается в том, что церковное сознание приписывает характер неизменяемости главным образом постановлениям, относящимся к церковному устройству, т. е. таким, которые по своей сущности не могут на нее претендовать. Что касается постановлений, вытекающих из природы самой Церкви, а потому действительно не подлежащих изменению, то они постепенно теряют свое значение. Церковная жизнь ставила на их место другую
