— Я тебе отнесу! Я тебе так отнесу — палкой я тебе отнесу!
Аман, она так быстро бежала по лестнице, я не успевала за ней. Зачем она ходит с палкой и всегда кряхтит, когда держится за поясницу? Вот как она притворяется. Сама быстрее меня бегает. Клянусь Аллахом, моя бабушка — вылитая аждаха, думала я. Она так бежала, платок за ней развевался, так она шипела. Там даже этот самый главный колдун из «Гарри Поттера», имя которого нельзя произносить, — ничто по сравнению с моей бабушкой. Если бы моя бабушка жила в этом Хогвартсе, она бы одна им всем показала. Аждаха, я же говорю, аждаха.
Бабушка распахнула окошко печи.
— Бабушка! Не надо, да! Что я потом буду делать?!
— Раньше почему не думала, что будешь делать?! Я тебя отучу про шайтанов читать! Шайтаны пишут, а ты зачем что они написали читаешь?
— Бабушка, это не шайтаны. Это женщина одна из Англии написала. Почитай, да, там же на обложке написано!
— Вай, я тебе покажу Англию. Ты не слышала, как мулла говорил, что в этих Англиях одни шайтаны живут?! Уйди, да!
Она кинула книгу в печь. Огонь схватил ее и облизнул. Потом из огня выросло много длинных языков, они, довольные, лизали книгу, и она становилась черной. Я чуть в обморок не упала — что мне теперь делать? Как я верну книгу? Где я новую возьму? Я ее еле-еле выпросила, чтобы мне дали почитать. Аман! Я умру сейчас, точно умру!
— Бабушка, ты почему такая, а?! Что ты наделала?!
— Я тебе дам, бабушка какая! Это ты какая! Еще мне ты такие вещи будешь говорить! А ну иди принеси мою палку, я тебя сейчас как отлуплю!
Как я потом плакала после этого. Пришлось мне соседке свою заколку взамен подарить. Аман, какая это была красивая заколка — вся в камушках разноцветных, крабом называлась. Мне ее дядя из России привез. А она еще недовольна была, хотела, чтобы я ей кофточку в придачу дала. Я сказала, не могу, бабушка, если узнает, убьет меня. Аман, какие люди жадные бывают.
— Хадижа! — позвал дедушка. — Иди принеси мою папаху!
Не дай Аллах, они меня тут найдут, вообще никуда не пустят, испугалась я.
— Хадижа! — еще раз позвал дедушка.
Я не отзывалась.
— Где она? — спросил он у бабушки.
— Может, в саду?
— Иди, да, позови ее, пусть мне папаху найдет.
Они вместе вышли во двор, а я быстро-быстро выскочила и бесшумно взлетела по лестнице. Открыла на втором этаже окно.
— Я здесь! — крикнула я.
— Ты что там делаешь? — спросила бабушка.
Они с дедушкой стояли рядом во дворе, обутые в одинаковые галоши, и смотрели наверх. От солнца лысина дедушки блестела.
— Асланчика качаю! — крикнула я.
— Ты бабуш-ки-на-а… — Бабушка сделала сладкое лицо.
— Принеси, да, мою папаху.
Я выбежала в коридор, посмотрела по сторонам. Папаха лежала на столе. Я схватила ее и хотела уже быстро спуститься, но что-то блеснуло мне в глаза. Я повернулась и увидела лучи света, которые спускались из дырки в крыше — ее так до сих пор никто и не заделал. Мне даже показалось, что под этой дыркой, прислонившись спиной к стене, сидит мать с закрытыми глазами, и солнце падает на ее худое белое лицо. Как у меня внутри все перевернулась! Как я заплакала. Я села там же, где сидела моя мать и через слезы стала смотреть на эту дырку. От солнца у меня перед глазами поплыли зеленые пятна. Я хотела позвать маму, но вспомнила, что с мертвыми нельзя разговаривать, шайтан вместо них может отозваться. Я прислонилась к стене, закрыла глаза и стала вспоминать мамино лицо. Почему так, не знаю, но я его как будто помню, когда представляю целиком, а когда по отдельности — глаза, нос, рот, — уже не помню. А раньше помнила.
— Хадижа, тебя за смертью посылать! — крикнул со двора дедушка.
Я вздрогнула, открыла глаза и увидела папаху, которую держала в руках. Я каждый день видела ее на дедушке, но не замечала, какая она уже стала старая и местами лысая. Я покрутила шерсть пальцами, она осталась прямой. Я тогда дернула пальцами за клочок шерсти и выдернула его. Аман, папаха лысеет, как дедушка.
— Что у тебя с глазами? — спросил дедушка, когда я спустилась во двор. — Ты почему плакала?
— Асланчика жалко оставлять, — обманула я.
Дедушка надел папаху, заложил руки за спину и, сгорбившись, смотрел на меня. Его глаза стали желтые, как пальцы от табака. Он тяжело дышал.
— Дедушка, ты почему себе новую папаху не купишь?
— Зачем мне? Мужчина за всю жизнь носит только четыре папахи, больше ему не надо. Это у меня четвертая. Когда я умру, хочу, чтобы меня похоронили в моей старой папахе. Я к ней привык. Папаха не жена, чтобы ее менять на новую.
— Дедушка, а сколько лет твоей папахе?
— Сколько тебе. Помню, когда ты родилась, я барана зарезал, так аккуратно снял с него шкуру, нигде не порезал, потом из нее наш портной Самед мне сшил папаху. Лучше Самеда никто папахи не шил. А эти, которые его сын теперь шьет, это папахи, что ли?
Я хотела спросить дедушку, почему я не такая и какая бывает такая. Но не спросила — он же узнал бы тогда, что я их подслушивала.
— Ты меня теперь слушай, я тебе говорить буду. Сюда слушай. — Дедушка вытащил руку из-за спины и дотронулся до моего уха. — Ты в город поедешь, там будешь жить, учиться. Там жизнь другая, не как в селении. Много незнакомых людей, много плохих людей. Темные духи, они, когда видят светлых духов, хотят их на свою сторону перетащить. Тебе когда будут плохое говорить, будут плохому учить, уговаривать будут плохое сделать, ты уши закрой, не слушай, сразу меня вспоминай, бабушку вспоминай, дядю вспоминай. Мы тебя плохому не учили. Слава Аллаху, нашу семью все уважают. Ты про нас всегда думай, и отойдут от тебя темные духи.
— Дедушка, откуда ты знаешь, что я — светлый дух?
— Э-э-э, смотри, какой я старый, уже четвертую папаху ношу. Я знаю, что моя Хадижа — светлый дух.
— Дедушка, а получается, что шайтаны сильнее Аллаха?
— Что ты говоришь?! Кто тебе такое сказал?! Ни грамма не сильнее! Просто Аллах тоже не всегда вмешивается. Он тебе Коран дал, молитвы дал, еду дал, одежду дал, живи, да, не слушай шайтанов. А если слушаешь — не веришь, значит, Аллаху, в рай он тебя, значит, не возьмет. Он тоже проверяет, как ты в него веришь. А так шайтаны ни грамма не сильней. Даже один человек и то сильнее десяти шайтанов, если он в Аллаха верит, молится как положено, все соблюдает, живет как Аллах ему сказал. Тогда ни грамма они не сильнее. Это шайтаны назло хотят Аллаху сделать, воюют за наши души. А ты вот сюда слушай, — он снова прикоснулся к моему уху, — и не выпускай слова, которые я тебе сказал. Пусть они всегда с тобой будут. Тогда все хорошо будет.
Дедушка повернулся, снова положил руки за спину и, согнувшись, вышел за ворота. На годекане сидеть пошел. Все старики в нашем селе ходят согнувшись и положив руки за спину.
Я сидела в саду у обрыва. Скоро коровы пойдут с пастбища домой. Летом конец дня долгий. Это зимой ночь сразу падает на село, как будто ее уронили с неба. Вечер тянется золотисто-красной ниткой, потом идет темно-синяя нитка, когда солнце уже ушло, но горы вдалеке еще различимы, потом только наступает темнота.
