заключение, бесконечные ссылки-высылки, как при царизме, так и при Советах. Судя по тому, что бабушка мне рассказывала, тюремное житье-бытье при самодержавии было куда легче и пристойнее, чем в советские времена.
Мать Николая Баранского, моего отца — Тюма Григорьевна Бронштейн недаром носила столь редкое, экзотическое имя. Так назвал ее собственный отец, красноярский купец I гильдии, золотопромышленник, один из открывателей тюменских природных богатств. Он был известный человек в Сибири. В конце 30-х годов бабушка Бронштейн спасалась от сибирских чекистов у дальних родственников на Украине. По воспоминаниям ее сестры Фрады — известного офтальмолога, выпускницы Базальского университета и многолетней сотрудницы института имени Гельмгольца, у Тюмы развилась мания преследования, и родственники поместили ее в неврологический санаторий под Киевом. Там она и погибла, в первый же год войны: от артобстрела ли, от бомбежки, или была расстреляна в Бабьем Яру — осталось неизвестным.
Каждый старший отпрыск, в каждом поколении Баранских, называется родовым именем — Николай. Первым в этой традиции стал мамин дед, известный в университетском Томске деятель народного просвещения, на лекции которого съезжался буквально весь город.
А назван так Николай Николаевич Баранский (I) был своим отцом в честь императора Николая I, который в отношении его самого оказал высочайшую милость и восстановил попранную справедливость.
Прадед моей матери и моего отца — Николай Васильевич Баранский, что называется, попал в случай, когда завершал свое духовное образование в Костромской семинарии. (Его выпуска уже ждала молодая, привлекательная поповна, которая в качестве приданого приносила Николаю Васильевичу скромный деревенский приход, где служил до своей кончины ее отец. Такова была тогда обычная практика обустройства осиротевших семей священнослужителей.) Однако Н. В. Баранскому не суждено было стать сельским попиком. Никогда не возвращался он и в родительский дом, в село Бараний Погост.
В костромских архивах не удалось навести точные справки о Н. В. Баранском. Этим архивам не везло с первых лет советской власти. Они подвергались бесчисленным экзекуциям: комсомольцы-безбожники жгли на кострах церковные книги с метрическими записями, чекисты устраивали розыски-обыски, изъятия и выемки документов. (По невежеству, искали родственников Романовых, происходивших из костромских дворян, и следы заговора земляков, собиравшихся освободить царскую семью.)
Отрывочные и обрывочные архивные данные привели к смещению персонажей во времени. Все, о чем поведала Наталья Владимировна в «Странствии бездомных» о пращуре Баранских, имеет отношение к отцу Николая Васильевича — сельскому священнику Василию Баранскому. В том числе и эпизод с наречением новой фамилии по месту жительства — из Львовых в Баранские. У его сына была совсем другая судьба.
Разыскание в архивах, поиск дальних родственников в Санкт-Петербурге, увенчавшийся успехом благодаря счастливому случаю, позволили мне приблизительно и пунктирно восстановить жизненный путь Николая Васильевича Баранского.
Прадед Натальи Баранской обладал чудесным голосом — бас-профундо, по свидетельствам современников, дивной красоты, диковинной мощи, широчайшего диапазона и редкого тембра. Во время посещения Костромской епархии его заприметил митрополит Санкт-Петербургский и Новгородский Серафим (Глаголевский), и Николай Васильевич был определен в Санкт-Петербургскую духовную академию. Здесь ему предстояло изучать не только общесеминарские курсы, но и полную систему философии и богословия, физику, высшее красноречие, а также языки: латинский, древнегреческий, немецкий и французский. По благословению митрополита Серафима он дополнительно занимался духовным песнопением, нотной грамотой и сольфеджио с преподавателями Синодального училища, в котором готовили певчих.
И хотя по окончании академии Николай Васильевич не получил никакой степени, он вышел из ее стен широко образованным человеком и с гордостью носил на рясе академический значок. Он готовил себя исключительно к пасторскому служению и желал его изо всех сил и от всей души. Однако у митрополита Санкт-Петербургского и Новгородского были на него совсем другие виды.
Тогда вся Россия чрезмерно увлекалась дьяконовским песнопением. За обладание мощным и красивым басом соревновались губернские центры и зажиточные торговые города, монастыри и кафедральные соборы, целые епархии. Дважды в год, на троицу и осеннее заговенье, в древнем городе Мосальске в монастыре проходили, выражаясь современным языком, конкурсы или кастинги, на которые съезжались со всей России архиереи и благочинные, владетельные помещики и толстосумы-купцы, чтобы заполучить себе в храм громогласного и сладкопевного дьякона.
Очень скоро дьякон Николай Баранский стал петербургской знаменитостью. Он — непременный участник торжественных служб всех двунадесяти важнейших церковных праздников. На дьякона Баранского было обращено высочайшее внимание, он вскоре стал протодьяконом. Именитое купечество доплачивало ему от себя солидное денежное содержание. В сослужении с Его высокопреосвещенством Серафимом и его преемниками — митрополитами Антонием и Никанором, протодьякон Баранский проводит все без исключения значимые службы и в Петропавловском соборе — усыпальнице членов императорской фамилии. Вместе с князем Григорием Волконским, младшим сыном министра двора, обладающим не менее красивым басом, Николай Васильевич приглашается на вечера духовного песнопения. Проводились они в дворцовых покоях обер-гофмейстерины, кавалерственной статс-дамы Александры Волконской. Удостаивала их своими посещениями и императрица, венценосная супруга Николая I.
После кончины митрополита Серафима Николай Васильевич неоднократно обращался в Священный синод, к его обер-прокурорам Нечаеву и Протасову с прошениями восстановить справедливость и рукоположить его в священники. На одном из всеподданнейших докладов обер-прокурора Священного синода, бывшего гусара графа Протасова император Николай I наконец-то начертал: «Быть по сему». Вместе с тем, со свойственной ему прямотой отца-командира, добавил: «Протодьяконом он был единственным в своем роде, а священников таких пруд пруди». В дневнике графа Протасова есть о том соответствующая запись. Тем не менее Николай I не оставлял бывшего протодьякона своими милостями. Карьеру в белом духовенстве Н. В. Баранский завершил протопресвитором Тюремного ведомства.
Овдовев, выдав удачно замуж двух дочерей, поставив на ноги младшего сына, отец Николай принял схиму и стал иеромонахом Нилом в одном из близлежащих к столице монастырей. Согласно семейной легенде, Николай Васильевич принял монашество во искупление великого греха старшего своего сына, безбожника и нигилиста. Более того, первенец склонял к безбожию своих сестер, младшего брата и упорствовал в своем заблуждении, несмотря на отеческие увещевания. Отец Николай проклял его и изгнал из дома. Так что продолжил свое образование Николай Николаевич Баранский I в старших классах гимназии и университете сугубо на свой собственный счет. Зарабатывал он на жизнь уроками, но педагогика оказалась его подлинным призванием.
Сестры и младший брат отцовскую кару в отношении первенца приняли безропотно. И тогда становится ясным, почему Н. Н. Баранский (I) порвал со своей поповской родней резко и бесповоротно. Навсегда.
В отношении деда по отцовской линии, Николая Васильевича Розанова, Наталья Владимировна уже сама допустила существенную неточность в изложении его биографии. Получив чин действительного статского советника, известный провинциальный педагог, директор гимназии Н. В. Розанов выслужил себе и свой семье потомственное дворянство, а не приобрел всего-навсего личное. Для Натальи Владимировны этот факт никакого значения сам по себе не имел. Она выросла в революционно-разночинной среде, где сословная принадлежность напрочь отвергалась и рассматривалась как докучный анахронизм. В историческом контексте Наталья Владимировна была все-таки «дитя своего советского времени». Времени, когда большевистская власть разом отменила все сословия, их различия и отличия, да и многих представителей сословий изничтожила просто физически.
Для Николая Васильевича Розанова, судя по обрывочным воспоминаниям его дочери Натальи Николаевны, возвращение их семьи в дворянское сословие имело большое и даже принципиальное значение. По материнской линии Николай Васильевич, его братья и сестры принадлежали к Шишкиным — старинному роду столбовых дворян Костромской губернии. И в отставке, и на государевой службе они были несущими конструкциями русской государственности, точно также как крестьянство и купечество
