религиозные. Очевидно, мухаммеданские подданные-иноверцы не могут быть юридически членами государства и объединяться могут только единством территории. Государство не может утвердиться на прочных основаниях, потому что отношения к ее подданным-немухаммеданам проникнуты деспотизмом и уничтожением (sic!) последних. Таким образом, единение подданных-немухаммедан с мухаммеданами- завоевателями механическое. Обитатели-немухаммедане держатся в повиновении только рабским страхом; нравственной связи никакой нет»86.
Рядясь в тогу защитника эгалитаристских ценностей европейского либерализма, Агрономов пишет:
«Истинное процветание государства возможно только тогда, когда все члены его призваны к его возвышению, когда происходит благородное соревнование между членами его, когда подданные имеют в виду не личные интересы, но общегосударственное благо. Этого-то нет в мухаммеданских государствах, где власть утвердилась путем завоеваний. Здесь все государственное здание вверено одним мухаммеданам; немухаммеданин-подданный, будь он превосходнее мухаммеданина по своим умственным и нравственным способностям, не допускается на высшие должности, где его деятельность могла бы быть плодотворнее для государства»87.
Но Агрономов тут же стремится совершенно очернить и самих мусульман в качестве государственных деятелей88 – дабы сделать (ссылаясь и на мнение И. Деллингера89) категорический вывод о тотальной пагубности ислама – и для иноверцев, попавших под власть мусульман90, и для самих же последних. Ясно, что все такого рода положения служили весьма эффективным идеологическим оружием для экспансионистских акций царизма – благо миссионерская антимусульманская литература с каждым годом становилась все более утонченной и оперативной.
Возьмем, к примеру, помещенную в XIV выпуске «Миссионерского противомусульманского сборника» (Казань, 1877 г.) работу – снискавшего себе впоследствии немалую известность – Е.Н. Воронца «Мировоззрение мухаммеданства и отношение его к христианству». Она, как мы увидим, интересна во многих отношениях и, в частности, тем, что отчетливо показывает разные грани отношения русского миссионерства второй половины XIX в. к западной исламистике91.
Воронец начинает с апологии книги об Аравии В.Д. Пальгрэва92, противопоставляя его оценки ислама и Мухаммеда тем западным же авторам, которые доказывали, что «Мухаммед в глазах и немухаммедан может быть сочтен истинным посланником божьим»93. Эти авторы в своих «антихристианских симпатиях» «предательски силятся возвысить арабского лжепророка Мухаммеда даже над самим Мессиею, Господом Иисусом Христом, Спасителем мира». Только одни из ученых этого направления, негодует Воронец, «проповедующие путями окольными, косвенными такие ложные и нечестивые понятия, прямо не уничижая христианства, признаются, что удерживаются от прямого сравнения лжепророка Мухаммеда с Господом Иисусом потому только, что нам (христианам) трудно судить Христа, так как мы ослеплены им»94.
Другие, восхищаясь «воображаемой разумностью и естественностью мухаммеданства», прямо говорят, что «Вместо Бога вочеловечившегося Мухаммед прославляет Бога, воплощенного в Коран – книгу, прогрессивное учение которой никогда не падет ни от влияния европейского просвещения95, ни от усилий окружающих его верований96. Похвальным отзывам этих мухаммеданствующих лжеученых-христиан не достает только одного: прямого открытого призыва к христианам отправиться в Мекку и Медину для поклонения лжепророку Мухаммеду и восхваления перед его гробницей фимиама»97.
Агрономов же негодует по поводу того, что в России – в одной лишь европейской части которой свыше пяти миллионов мусульман – в разгаре «мухаммеданский фанатизм» и все активней распространяются печатные «крайне христианству враждебные Коран и прочие98 зловредные мусульманские книги».
Более того:
«…На нашем родном русско-христианском языке в среду уже самого русского населения стали проводить и распространять как будто истинные, и учеными исследованиями подтверждаемые, восхваляемые грустные мысли этого антихристианского направления западных ученых, твердящих, что лжепророк Мухаммед был «могучим, великим гением», – что есть что-то разительное и высокое в той светлой (? – кровопролитной!)99 дороге, которую его восторженный дух пробил сквозь запутанный лабиринт противоположных вер и диких (г) предании101, – что по строгой справедливости беспристрастная (?)102 история не может иметь об Мухаммеде другого мнения, как только благоприятного (?!)103… как о «вдохновенном гении… учение которого достойно похвалы, величайшего и самого законного уважения… истинно, здраво и безукоризненно»104.
Но зато Агрономову по душе Пальгрэв, который «решительно и настойчиво» утверждает, что «мухаммеданство – учение чудовищное и нечестивое, парализует все, чего оно не убивает… Представляя и самый мрак не лишенным света, – продолжает Пальгрэв, – (христиане) защитники мухаммеданства в (Западной) Европе воспылали к Мухаммеду, которое удивило бы и его самого»105.
Агрономов – отметив с удовлетворением, что «важность исследования Пальгрэва осознана и светскою русскою ученою литературою»106, – тут же обрушивается на журнал «Знание», который, поместив на своих страницах перевод (с подлинника) книги этого английского путешественника, не счел, однако, нужным опубликовать краткое, но зато принципиально важное, авторское предисловие к ней, в котором Пальгрэв (я цитирую по уже упомянутому выше французскому переводу его труда) клеймит «магометизм – это странное изобретение человеческого ума», а также и тех европейцев, которые лестно отзываются и об этой религии, и о самом Мухаммеде; не опубликован и ряд других мест книги Пальгрэва, акцентирующих «крайне разрушительное влияние мухаммеданства» на страны его распространения107.
Далее Агрономов ниспровергает появившуюся в том же «Знании» (сентябрь 1873, с. 27–28) анонимную статью «Роль исламизма в истории», содержащую абсолютно неверные с точки зрения миссионерской литературы утверждения, вроде того, что «Мухаммед впервые установил (?!) соединенную Аравию; благодаря ему в нравственной жизни его соотечественников произошло замечательное превращение (! – по словам «Знания», к лучшему)…» Вместо упреков Мухаммеду за то, что он не сделал более этого, нам следует удивляться тому, что он сделал так много (?!)108. Его история есть лучший пример того, какое влияние может оказать отдельное лицо на все человечество. Этот человек один создал славу своего народа и распространил его язык на половине земной поверхности. Слова, которые он говорил теснившейся около него толпе двенадцать столетий тому назад, изучаются теперь учеными в Лондоне, Париже и Берлине и поклонниками его в Мекке, Медине, Константинополе, Каире, Феце, Тимбукту, Иерусалиме, Дамаске, Бассоре, Багдаде, Бухаре, Кабуле, Калькутте и Пекине, в степях Средней Азии, на островах Индийского архипелага, в странах, еще неотмеченных (!)109 на наших картах, в оазисах безводных пустынь, в темных (!) деревнях, лежащих на берегах неизвестных (!) рек. Все это было делом самого Мухаммеда»110.
Агрономов пытается, однако, глубже взглянуть на причины, породившие все такого рода панегирики исламу и Мухаммеду.
«Некоторые и достойные писатели, – говорит он, – обманутые встретившимися им благими исключениями, впали в странную ошибку; они прославили Коран Мухаммеда за добродетели, которые существуют вопреки его влиянию, они восхвалили исламизм за результаты, которые напротив, происходят от противодействия его правилам; одним словом, они приняли за закон редкие неправильности, они смешали причину и начало с тем, что есть именно их отрицание. Справедливость требует признать, что в странах мухаммеданских то, что достойно похвал есть дело стремлений, враждебных исламизму, между тем как гнусные пороки, слишком часто оскверняющие лучшие природные качества и жилище каждого малейшего честного человека в странах, пораженных лжеучением Корана, суть неизбежные произведения повреждения, порожденного унизительным игом и рабством мухаммеданского вероучения…»111.
Вновь обращаясь к Пальгрэву, Агрономов приводит его мнение о том, что «уклонение мухаммедан от ислама скорее всего могло произойти именно через сближение с христианами», через сравнение ислама с христианством, и опасность его поглощения разрушения шла более всего со стороны христианства, что история мусульманских аскетических братств и тайных мистических сект, появившихся (и появляющихся)
