Из лесу вышел Егор,
Вытащил вострый топор,
И изрубил на куски
Гордую юность мою.
ДРЕВНЯЯ ДАОССКАЯ ПЕСНЯ
Он спускается с гор и стоит предо мной неподвижно.
Его лик удален от меня на 14 цуней.
Он кладет на чело непонятный предмет формы шара.
Он с чела убирает предмет.
И я удивлен.
Он тогда достает из-под платья сушеную рыбу,
И сует ее в рот, торопливо жуя и глотая.
Он ломает мои представленья о внутреннем мире.
Я недвижно слежу за процессом.
И я изумлен.
Он тогда извлекает две палочки тонких для пищи,
И скребет свой затылок при помощи палочек этих.
Он ломает мои представленья о свойствах предметов.
Я слежу за движеньями рук
И я озарен:
Это Мяо — Человек-бамбук.
Вдоль дивных клумб один бреду.
Прощай, прощай, цыганка Зина.
Земле несли деревья на съеденье
Сухих ветвей ржаные сухари.
Мы измеряли времени теченье
Круговоротом жидкости внутри.
Осенний сад раздето-бесконечный
Цеплял ветвями небо за края.
Мы говорили о плененье вечном
В тугих тисках издержек бытия.
Осенний сад застыл смущенно-дивный.
Желудок пивом весело журчал,
Когда запретный плод под куст невинный
Запретной влагой бурно истекал.
За храбрость мне дали орден,
И знак за гуманные зверства.
Я, их разместив на морде,
Отправился к даме сердца.
Пыхтя дорогой папиросой,
Я мимо прошелся важно,
И глупая баба с носом
От зависти лопнула даже!
О чем поет ночная птица,
Почуя заворот кишок?
Седьмая песня Гиппократа.
Спустился сумрака рукав
На берег спелого банана.
Дремали мавры на ветвях
И попугаи на лианах.
Дремал в морях июльский зной,
Дыша волною в лунном свете.
У спящей девы неземной
В носу свистел бродяга-ветер.
Когда надменная Варвара
Включает лампочки на миг,
В туманном боке самовара,
Я вижу свой пытливый лик.
И я хватаю посох твердый
Железной хваткой молодца,
Но износившийся намордник
От мира прячет пол-лица.
Но вещим снам не дав разгадки,
