Дан прождал их день. Потом другой. Потом еще. Он кружил у дороги, жадно вслушиваясь в любой обрывок разговора – вдруг скажут о его семье?
И дождался.
Не на дороге – в кормище при гостевом доме. В кушельной, как говорили рацейцы. Подвыпивший купец горевал, что вот сгорел-де Кошель Дереш в своем доме… нет чтоб сначала товар обещанный поставить.
Дану тогда показалось, что его сердце кто-то ухватил в руки и сжал… больно-больно сжал… а потом в кипяток швырнул. Он пошатнулся, слепо нащупывая дверь в кормище, но оказалось, что это не все.
– Так разве ж это такая уж беда большая, почтенный? С другим сговоритесь.
– Нет, такой товар только у него был.
– Так с вдовой сговоритесь. Али наследниками… Продадут, небось.
И жуткая фраза, от которой стенка расплывается перед глазами…
– Так не осталось никого. Все погорели.
Все. Мать, сестры… братишка… Отец… Все, все… В голове еще кружились отголоски подслушанного разговора.
Магия. Магия!
Судьбиня, за что?!
Что было дальше, Дан не помнил. Шел по роще, обдирая руки о стволы, ничего видя… кажется, рычал… очнулся только на берегу, у какой-то речки, когда из воды поднялась полупрозрачная фигура… несколько фигур. Мать, девочки. Печальные…
Он подумал… нет, ни о чем не думал, просто рванулся вперед, раскрывая руки… и наткнулся на воду.
Они были неживые.
Просто вода, собранная его магией. Трижды проклятой магией.
Дан рухнул на берег где стоял, уткнулся в песок, что-то шептал, что-то выкрикивал. Судьбина, за что? Не их ведь надо было! Не их!
Он так и заснул на песке под плеск речки.
Голос шептал и шептал, звал, тревожил, и юноша отвернулся. Но там был огонь. Он бросил взгляд в другую сторону – там была вода. Она пошла волнами, словно опять собралась перелиться в фигурки родных… Пришлось повернуться к тому, кто звал. Темнота, как в рацейском погребе.
Из темноты протаял чей-то силуэт.
Сестры, мать, братик…
Сон был каким-то очень уж настойчивым, и поневоле к сумасшедшему разговору стали подключаться мозги Дана-торговца.
Быстро, коротко, чуть сбивчиво Клод из Улевы рассказывает, что узнал и понял. Орден. Орден… Отче Лисий. Ошейник. Скорченная у столба фигура… неужели это тот самый Тир? Неужели это все – правда? И снова невольно всплыло то, подслушанное:
Магия…
Кроме них, магические силы есть только у…
Орден! Кажется, у меня есть чем заняться…
Сгорают на огне времени пушинки. Зажигается нить за нитью, истаивает свеча, потом вторая, все затихает в крепости Лицита.
Клод спит, крепко спит.
Но на песке у безымянной лесной речушки просыпается юноша в лохматой рацейской куртке.
Вздрогнув, открывает глаза Син. Как раз вовремя – от огня начинает тлеть кончик его одеяла.
Спускает с постели босые ноги Латка.
Всем им теперь надо понять, что и как делать дальше.
– Тир.
Тишина. Темнота за колючими прутьями.
– Тир, эй!
– Пошел вон, орденская крыса, – голос лиддийца еле слышен. Хриплый голос, сорванный. Этого он не лечил…
– Прости, я не хотел. Я тебе помогал, не им.
Цепь еле слышно брякает о камень.
– Убирайся. Завтра и поможешь, – зло цедит темнота. – А сейчас пошел вон.
– Я помогу тебе сбежать, – выдыхает Клод. – Завтра.
За шипастой решеткой прорезается белое пятно – лицо. Запавшие глаза смотрят недоверчиво:
– Повтори.
– Мы сбежим завтра, – хотел бы Клод чувствовать сам ту уверенность, с которой говорил. – Пока на тебе нет ошейника. Ты продержишься день?
Пауза. Лиддиец хочет верить, хочет. Но боится.
– Почему не сегодня? – наконец спрашивает он…
– Мне надо подготовиться. Ты продержишься день? Вот, возьми… в этой бутылочке зелье, которое боль снимает. Глотни утром…
