книги, язык которых звучит для нас особенно нежно и импонирующе, хорошо бы время от времени читать вслух.
Произведения иноязычных литератур надо бы, конечно, по возможности, читать на языке оригинала и пытаться сохранить это обыкновение, если оно не сопряжено с существенными потерями. Но при этом нельзя впадать в крайность и поступать только так. Иностранная литература, язык которой нам не привычен и затруднителен, в хороших переводах читается обычно лучше и с большей пользой, чем в оригинале. Читать на языке оригинала Данте, или Шекспира, или Сервантеса могут немногие, и все же наслаждаются ими тысячи. Бесплодно и опасно лишь торопливое копание во многих литературах, жадная погоня за все новыми, небывалыми прелестями, которые ныне сулятся персидскими сказками, завтра скандинавскими сагами, послезавтра современным американским гротеском. Кто читает нетерпеливо, с пятого на десятое, пригубляя и то и это, стремясь постоянно только к самому пикантному, самому лакомому, самому отменному, вскоре утратит чувство стиля и красоты изображения. Читатели, производящие зачастую впечатление утонченно образованных знатоков искусства, почти все в конце концов опускаются до восприятия лишь фактуры или до неполноценных литературных „изысков“. Так не лучше ли противоположность этой неустанной суеты и вечной погони, не лучше ли оставаться на длительное время с произведениями одного и того же писателя, одной и той же эпохи, одной и той же школы?! Владеешь по-настоящему только тем, что знаешь основательно. Кто читал только трех-четырех наших лучших авторов, но зато полностью и многократно, духовно богаче и образованней, чем тот, кто гонимый зудом любопытства проглотил кучу отрывков и фрагментов литератур всех времен и народов. Знать немного книг, но зато досконально - чтобы, лишь взяв их в руки, вновь оказаться во власти чувств и мыслей, пережитых за бесчисленные часы чтения этих книг, - благороднее и отраднее, чем засорять голову ворохом смутных воспоминаний о тысячах книжных заглавий и писательских имен.
И все же есть тип литературного образования, отношения на „ты“ с самым лучшим, фундамент суждения, которые складываются из понимания лишь всей литературы как органического целого и доступны тем не менее каждому, кто захочет потрудиться. Прочитав историю всемирной литературы, этого, конечно, не достигнешь - поможет здесь только непосредственное знакомство с лучшими авторами былых времен, пусть даже в переводах и скупых антологиях. Не нужно знать много греков и римлян, но тем внимательнее следует читать нескольких избранных. Для начала хватит тщательного прочтения хотя бы одного из гомеровских гимнов, хотя бы одного произведения Софокла. Точно так же надо бы знать небольшую подборку из Горация, римских элегиков и сатириков (для чего очень рекомендуется „Книга классических стихотворений“ Байбеля) и несколько латинских писем и речей. Из литературы раннего средневековья следовало бы взять в первую очередь „Песнь о Нибелунгах“ и „Кудруну“, а затем - несколько сборников фаблио, саг, народной поэзии, одну или несколько хроник. Затем - Вольфрама фон Эшенбаха („Парсифаль“), Готфрида Страсбургского („Тристан“), Вальтера фон дер Фогельвайде! Старофранцузские сказания собрал и перевел А. фон Келлер. Данте, чья „Божественная комедия“ действительно доступна лишь немногим, написал также не слишком трудную для чтения „Новую жизнь“ - рассказ о его отношениях с Беатриче, рисующий более интимный образ этого поэта. Старых итальянских новеллистов, которые сами по себе изящны и развлекательны и важны как образец всего последующего новеллистического искусства, в отличном подборе и переводе предлагает вниманию читателей Пауль Эрнст в своем издании „Староитальянские новеллисты“.
Вокруг так называемых „классиков“ процветает слишком много лицемерия и поверхностного культа. Но хорошо знать самых великих необходимо, прежде всего - Шекспира и Гёте. В последнее время стало глупой модной болезнью говорить с некоторым пренебрежением о Шиллере, и это нельзя обойти молчанием. Незаслуженно оттеснен на задний план и Лессинг. О великих писателях не следует читать ничего или почти ничего по крайней мере до тех пор, пока не узнаешь этих писателей из их же произведений. Чтением монографий и жизнеописаний легко испортить чудесное наслаждение самому вычитать характер великого человека из его произведений, самому составить представление о нем. И вслед за художественными произведениями нельзя пренебречь писательскими письмами, дневниками, беседами - например Гёте! Если первоисточники близки и удободоступны, ни в коем случае нельзя допускать, чтобы вы их получали из вторых рук. Если читать биографии, то только самые лучшие, число плохих велико, и имя им легион. И тем самым мы вступаем в область „книг о жизни“. В самом широком смысле под ними подразумеваются книги, в которых выдающийся, замечательный, достойный подражания человек высказывается об искусстве жизни и великих вечных вопросах бытия то в форме теоретического поучения, то повествуя о собственных переживаниях и делясь собственным мнением по данному предмету. К последнему жанру принадлежат, таким образом, все книги, содержащие письма, дневники, воспоминания незаурядных, хороших и умных людей. К этому жанру относится, вероятно, почти треть значительных произведений всех времен. Среди новейших образцов этого жанра следует наверно, выделить семейные письма Бисмарка, „Былое“ Рёскина, переписку Готфрида Келлера, подборку из Леонардо да Винчи, сделанную Херцфельдом, письма Ницше, переписку Роберта Браунинга и Элизабет Барретт. Кто уже начал поиски и продолжает их, откроет множество сокровищ.
Сюда же можно причислить научные и эссеистические произведения выдающихся писателей, интересность которых удваивается своеобразием личности, мировоззрения автора и при чтении которых познаешь не только сам предмет, но и в не меньшей мере также и значимость, ценностное своеобразие личности сочинителя. К произведениям такого рода относятся, например, „Культура итальянского „Возрождения“ Буркхардта, „Камни Венеции“ и „Сезам и лилии“ Рёскина, „Возрождение“ Патера, „Герои, культ героев и героическое в истории“ Карлейля, „Философия искусства“ Тэна, „Psyche“ Роде, „Основные течения“ Брандеса.
И наконец, особые сокровища этой категории - истинно глубокие, мастерские биографии, каких не очень много. Есть несколько жизнеописаний, в которых изображаемый герой обрел конгениального изобразителя, в которых живое и сокровенное личное при обработке не только не теряет, но и выигрывает в весомости и воздействии тем, что автор, с глубоким пониманием и умом преподносящий материал повествования, подобно недюжинному ювелиру помещает драгоценный камень, используя фон и оправу, в единственное правильное, ярчайшее и благороднейшее освещение. Чтобы привести несколько имен, назову такие произведения, как „Веласкес“ Юсти, „Франциск Ассизский“ Сабатье, „Дюрер“ Вёльфлина, „Мысли о Гёте“ Хена; сюда же относятся рассуждения Рикарды Хух в ее „Расцвете романтизма“, а также Хеттнера в „Истории литературы восемнадцатого века“.
Всегда существовали и такие писатели, чья личность оказывалась сильнее и темпераментней их стремления к стилизации и объективности, из-за чего их книги импонируют как личные обращения, беседы и исповеди. У этих сочинений, в художественном отношении порой отнюдь небезупречных, есть особая прелесть и ценность. Их авторы чаще всего натуры с нестандартным мышлением, со всевозможными закавыками; им не по нраву шлифовка ради высшей художественной объективности. Что-то от этой свежести есть у Вильгельма Раабе и Петера Розеггера, а также у Фрица Линхарда. Но более типичные примеры такого склада - Ф. Т. Фишер в своем грубовато смелом, беспощадно ироническом романе „Еще один“ и Мультатули (голландец Э. Д. Деккер) в „Максе Хавелааре“. Эти выдающиеся художественные произведения в еще большей мере документы мощных, самобытных характеров, к которым неприменимы никакие шаблоны.
„Книги о жизни“, многие из которых расположились в стороне от общеизвестной литературы в ожидании, когда их отыщут, составят безусловно одну из ценнейших радостей и задач для образованных книгочеев. И по наличию таких книг увереннее всего можно судить о характере библиотеки и ее владельца.
Собственно „книголюбительство“ начинается лишь по другую сторону предыдущих рассуждений и может быть названо деликатнейшим спортом. Оно предполагает расширенные познания и совершенно особые склонности. Большинство любителей и собирателей ограничиваются старанием составить наивозможно полную коллекцию книг определенных авторов или определенных, точно разграниченных эпох и направлений или собирают подряд все, что было написано на какую-то тему в течение одного столетия, и при этом причуд, смехотворного честолюбия и соперничества хоть отбавляй.
Особое любительство, например, собирание старейших образцов книгопечатного искусства (примерно до 1500 года), а также изданий с виньетками и рисунками определенных художников, граверов и
