Метон идет к двери. Он обменялся с кем-то несколькими словами прямо за ней, затем вернулся в склеп.
— Мои люди прибыли, чтобы забрать серебряные слитки. Не пытайся ничего предпринимать, Фалько, помни о девушке. Я забираю ее с собой, поэтому ни ты, ни мой брат не должны ничего предпринимать и отправлять за нами преследователей!
Он вышел. Я лежал на полу связанный. Одна неосторожная эмоция стоила мне дела. Пока я потерял серебро, потерял свою женщину, потерял негодяя и, вероятно, до окончания дня мне еще придется распрощаться со своей несчастной жизнью.
День казался долгим. Кто-то откатил меня в сторону. Затем туманные фигуры выбрали в куче отмеченные бруски. Они работали методично, отбирая проштампованные. Шатаясь, они ходила взад и вперед, вынося эти бруски из склепа. Среди группы я узнал двух головорезов, которые выкрали Сосию из дома. Ни один не проявил ко мне интереса.
После завершения дела стонущие работники покинули склеп и оставили меня и не нужные им свинцовые бруски в кромешной тьме.
Я почувствовал легкие вибрации, затем догадался, что у меня над головой проехали повозки, груженые серебром. Они решили рискнуть, надеясь, что триумф Веспасиана внес сумятицу в заведенные порядки и им удастся проскользнуть по пустынным улицам при дневном свете, несмотря на законы о передвижении грузов ночью. Слабая надежда, которую я лелеял, испарилась. Я надеялся на патруль преторианцев, который мне обещал Тит. Я ждал, что он появится, пока повозки все еще находились здесь. Но никто из стражников не освободится, пока император сегодня вечером не вернется во дворец. И даже тогда будет велика вероятность, что дежурящие сегодня ночью парни предпочтут праздновать…
Петроний Лонг всегда говорил, что преторианцы в любом случае не способны поймать даже блоху.
Я задумался, где же в эти минуты находится сам Петроний Лонг…
Я лежал на спине. Я начал переваливаться на бок, раскачиваясь все больше и больше, пока, наконец, со стоном не перевернулся на живот. К рукам болезненно приливала кровь. Лицо было выпачкано в пыли, я для порядка выругался несколько раз, затем согнул ноги в коленях и схватился за лодыжки связанными руками.
После того, как эта пытка продолжалась несколько минут, удача для разнообразия оказалась на моей стороне. В результате яростных извиваний мне удалось высвободить нож, который я прятал в левом сапоге сзади. Я почувствовал, как он скатился по ноге и упал на пол.
Я снова выругался, с большим чувством, потом выпрямился с мучительной болью.
Я стал скользить по полу в поисках ножа. Когда я наконец его нашел, начались настоящие проблемы. Я извивался в сторону, затем наполовину опускался на спину, пока после нескольких отчаянных попыток мне не удалось схватить нож пальцами одной руки.
Вероятно, я смог бы перерезать веревку, связывающую лодыжки, не потеряв значительной части ноги, но поскольку я не был акробатом, это не приблизило бы меня к свободе, ведь руки оставались недоступными у меня за спиной. К счастью, люди, которые выносили слитки, так устали к концу работы, что оставили дверь не полностью закрытой. Извиваясь и то и дело обо что-то ударяясь, я смог найти ее по памяти. Мне также помогал сквозняк. Я вставил рукоятку ножа между дверью и косяком. Одним плечом я привалился к двери и принялся разрезать путы, сковывающие мои руки.
Эта хитрая игра закончилась победой Фалько и двумя порезанными запястьями.
Потребовалось много времени, несколько раз я был на грани апоплексического удара, но наконец мне удалось освободиться.
Глава 62
Шум триумфа стал тише, но все равно отвлекал, когда я вышел на поверхность.
Конечно, двор опустел, но я решил осмотреться. Я быстро его пересек и оказался у больших дверей, прислушался, ничего не услышал и украдкой проскользнул внутрь. Я оставался у двери, пока мои глаза привыкали к мерцающему туману из корицы.
Они все еще были здесь! Елена Юстина, приглушенный свет моей разбитой жизни, выглядела почти также измученно, как я себя чувствовал. Она сидела на каком- то тюке, по виду не пострадала, правда была связана. Причина того, что ее скользкий дядя еще не сбежал, сразу же стала очевидна: он забирал запасы ее первоклассных специй. Пертинакс был его партнером, поэтому, как я и предположил, Метон считал, что половина добра по праву принадлежит ему. Он поднял голову и заметил меня.
— Господин! Я не могу позволить вам обокрасть свою клиентку! — закричал я.
Елена мгновенно огляделась, и мы встретились взглядами. Между нами промелькнула искра, но это было только обоюдным укором любовников, словно боль, оттого что ее предали, грызла ее также сильно, как меня.
— О боги, Фалько, неужели ты никогда не сдаешься? — жалобно произнесла она.
У меня дрожали ноги, а пальцы стали липкими от крови. Одним глазом я неотрывно смотрел на ее дядю, а он — на меч, который лежал на бочонке на равном удалении от нас обоих. Можно было сразу же определить, к какому сословию принадлежит Метон, — по небрежному отношению к орудиям труда.
— Нет смысла лежать в темноте и ждать, пока какой-то негодяй не будет готов вонзить клинок мне между ребер…
Метон опустил на пол корзину с перечным зерном, которую наполнял ковшиком. Он увидел, что у меня в руке кинжал.
— Конечно, я использую слово «негодяй» обдуманно, после тщательного рассмотрения всех аспектов дела, — добавил я мягко.
Не отводя взгляда, я принялся расстегивать ремень. Я намотал его на левый кулак, а затем продемонстрировал Метону гагатовый браслет, который свисал с кожаной части.
— Вы кажетесь странно тоскующим по прошлому, господин! Возьмите вот эту вещь, к примеру. Драгоценность Сосии Камиллины…
Он напрягся. Я тихо задал вопрос:
— Зачем вы это взяли? Почему вы это хранили? Что это — чувство победы надо мной или жалость к ней? Трофей или на самом деле напоминание? — Он не ответил, и я бросил ему вызов:
— Или чувство вины? Публий Камилл Метон, ты убил собственного ребенка?!
Елена резко вдохнула воздух.
— Не будь дураком! — воскликнул Метон.
Я потряс их обоих. Произнеся это обвинение вслух, я потряс себя самого.
