Простыни обнаживши, как бельма, Смотрит мир, невозможно лукав! Жизнь мелькает и рвется, как фильма Окровавленных женских языков. Будет в страхе бежать даже самый ленивый, И безногий и тот бы бежал да бежал! Что кровавые мальчики в глазах Годунова Рядом с этой вязанкой забываемых тел. В этой дикой лавине белья и бесстыдства, В этом оползне вымя переросших грудей, Схоронил навсегда ли святое юродство, Оборванец страстей, захмелевший звездой. Скалы губ не омоет прибоем зубов Даже страшная буря смеха. Коронованный славой людских забав, Прячусь солнцем за облако вздоха. Мир, ты мной безнадёжно прощён, И, как ты, наизусть погибающий, Я выигрываю ценою моих морщин, Словно Пирр, строчек побоище. Исступлён разгулом тяжёлым моим, Как Нерон, я по бархату ночи В строках населённых страданьем поэм Зажигаю пожары созвучий. Растранжирил по мелочи буйную плоть Я с ещё неслыханным гиком. Что же есть, что ещё не успел промотать, Пробежав по земле кое-как?! Не хотел умереть я богатым, как Крез. Нынче, кажется, всё раздарено! Кчомно ль жить, если тело — всевидящий глаз, От ушей и до пят растопыренный! Скверный мир, в заунывной твоей простоте, Исшагал я тебя, верно, трижды! О, как скучно, что цену могу я найти В прейскуранте ошибке каждой. Ах, кому же, кому передать мои козыри? Завещать их друзьям, но каким? Я куда, во сто крат, несчастливее Цезаря, Ибо Брут мой — мой собственный ум. Я ль тебя не топил, человечий, С головой потерять я хотел. В море пьянства на лодке выезжая полночью, Сколько раз я за борт разум толкал. Выплывает, проклятый, и по водке ж бредет, Как за лодкой Христос непрошеный, Каждый день пухнет он ровно во сто крат От истины каждой подслушанной. Бреду в бреду; как за Фаустом встарь, За мной черным пуделем гонится. В какой ни удрать от него монастырь, Он как нитка в иголку вденется. Сколько раз я пытался мечтать головой, Думать сердцем, и что же?— Немедля Разум кваканьем глушит твой восторг, соловей, И с издевкою треплется подле. Как у каторжника на спине бубновый туз, Как печаль луны на любовной дремоте, Как в снежном рту января мороз,— Так твое мне, разум, проклятье! В правоту закованный книгами весь, Это ты запрещаешь поверить иконам. Я с отчаяньем вижу мир весь насквозь Моим разумом, словно рентгеном. Не ты ли сушишь каждый год, Что можно молодостью вымыть?
