нужно. Все равно, когда я перееду в свою квартиру, отсюда возьму только книги и портрет тетки Ивы.
– С твоего позволения я заберу ноутбук, я к нему привык и...
– Ну я же сказала – все, что хочешь! – раздраженно бросила Лариса и ушла в комнату, чтобы закончить туалет. Но не успела она распахнуть шкаф, чтобы вынуть из него джинсовую куртку, как на пороге показался Толя.
– Почему ты так ведешь себя со мной? – спросил он мрачно.
– Как – так? – не оборачиваясь, буркнула Лара.
– Мы договорились остаться друзьями...
– Раз договорились, останемся.
– Но ты очень агрессивно настроена, я не могу с тобой даже поговорить по-человечески...
– Толь, отстань от меня, а? – умоляюще сказала Лара. – Ну, не могу я пока с тобой дружить, понимаешь? Может быть, со временем научусь, но пока я слишком зла на тебя! – Она рывком натянула на себя куртку. – Все, убегаю. Ноутбук, думаю, ты и без меня отыщешь. Дверь захлопни... Пока! – И, не дожидаясь от него ответных слов, выбежала в прихожую, а потом за дверь.
Выйдя из подъезда, Лариса направилась к своей «Хонде», но на полпути остановилась. Она увидела машину Толи и сидящую в ней на переднем сиденье девушку. Девушка была молода и чрезвычайно хороша собой: длинные каштановые волосы, огромные зеленые глаза, высокие скулы и пухлые, яркие даже без помады губы. «Вот, значит, она какая, – пронеслось в Ларисиной голове. – Хороша, ничего не скажешь... Но до чего юна... Лет двадцать, наверное...»
Девушка, почувствовав Ларин взгляд, повернулась в ее сторону. Узнав телеведущую Белозерову, сначала немного смутилась, но в следующее мгновение изогнула губы в надменной улыбке и стала демонстративно рыться в бардачке, показывая тем самым, что чувствует себя в Толиной машине хозяйкой. Лариса с каменным лицом прошла к своему автомобилю, забралась в салон и, прежде чем завести мотор, посмотрела на себя в зеркало. Причем не как обычно, мельком, а с пристрастием, и вынуждена была признать, что выглядит плохо. Вид уставший, осунувшийся, взгляд тяжелый, заметны морщины.
Грустно улыбнувшись, Лара оторвала взгляд от своего отражения и повернула ключ зажигания. «Хонда» тихо заурчала. Лариса тронула ее с места. Проезжая мимо Толиной машины, она нажала на кнопку магнитолы и покинула двор под оглушительное пение своего любимца – Юрия Шевчука.
– Че-то ты, Лариска, постарела, – было первое, что услышала Лара, переступив порог жилища, где сейчас обитал Андромедыч. И фразу эту, естественно, выдала его дочь Светка, женщина беспардонная, если не сказать – хамоватая. – Грим вас, что ли, так портит?
Лариса неопределенно пожала плечами и сдержанно поздоровалась.
– И тебе привет, – откликнулась Светка. – Ну, как делищи? Че-то тебя по ящику больше не видно... Погнали, что ли, с телевидения-то?
– Я в отпуске, – ответила Лара, и поскольку обсуждать свою жизнь ни с кем, а тем более со Светкой не собиралась, поспешила спросить: – Андрона Модестовича могу увидеть?
– Да как два пальца... – гоготнула та и ткнула желтым от никотина указательным перстом в дверь самой дальней комнаты. – Там он! Иди, а я попозже подгребу – покурю ща...
Лара не стала говорить Светке, что хотела бы побеседовать с ее отцом наедине (все равно ведь, если что, под дверью подслушивать будет), молча кивнула и двинулась в указанном направлении.
– Андрон Модестович, к вам можно? – крикнула она, стукнув костяшкой пальца в дверь.
– Кто там еще? – раздался хрипловатый, но все еще зычный голос Андромедыча.
– Это я, Лариса Белозерова, – отрекомендовалась Лара и вошла.
Она ожидала увидеть старика в кровати, но с удивлением обнаружила того у окна. Андромедыч стоял, тяжело опершись на костыль, и курил в форточку. Услышав звук открываемой двери, Свирский обернулся. Выглядел он отлично: бодро и довольно молодо – казалось, над старым пропойцей не властны ни годы, ни болезни.
– Ну, чего вылупилась? – хмыкнул в удивленное Ларисино лицо Андромедыч. – Думала, я уже к кровати прирос? А вот фигушки! Встаю, как видишь, а скоро вообще бегать начну...
Тут с улицы донесся свист. Андромедыч быстро высунулся в форточку и шепотом спросил:
– Принес? – Каким был ответ, Лара не слышала, но поняла, что положительным, потому что Андромедыч обернулся к ней и скомандовал: – Подними подушку, достань из-под нее веревку и дай мне!
Лариса так и сделала. Когда моток оказался у Свирского, он вытащил из кармана затертого халата полиэтиленовую сумку, обвязал концом веревки ее ручки и выбросил в окно. Лариса с интересом наблюдала за действиями старика, когда же он стал втаскивать сумку обратно, она аж вперед подалась, чтобы рассмотреть, что же такое Андромедычу принесли.
– Пшеничная, – с нежностью в голосе протянул Свирский, когда сумка оказалась на подоконнике, а ее содержимое в его руках. – Самая моя любимая!
И, сунув бутылку за пазуху, споро поковылял к кровати.
«Теперь понятно, ради чего Андромедыч поднялся, – мысленно усмехнулась Лара. – И я не удивлюсь, если он действительно бегать начнет... За бутылкой любимой пшеничной в ближайший ларек...»
Свирский тем временем достиг своего ложа, угнездился на нем, сунул веревку под подушку, а пакет в карман. После чего выудил из-за пазухи бутылку и, бросив Ларе фразу «На стреме постой!», припал к горлышку губами.
– Хорошо! – крякнул он, оторвавшись от бутылки и «закусив» двумя горошинами аскорбиновой кислоты. – Теперь и поговорить можно... – Он благодушно кивнул Ларе: – Ну, выкладывай, чего тебе от меня надо?
– Хотела узнать у вас о портфеле...
– Каком еще портфеле? – рассеянно переспросил мгновенно захмелевший Андромедыч.
– Том, что вы нашли после ремонта. Кожаном, с кодовым замком.
– А ты о нем откуда знаешь? – встрепенулся он.
– Коцман рассказал.
– Жив еще, курилка?
– Жив, – кивнула Лара. – Но очень плох...
– Это Элька из него все соки выпила!
– Эллина Александровна тут совсем ни при чем, – возразила Лара, которой уже стало надоедать это обожествление (хотя скорее – «одемонизирование») Графини. – Он просто стар и слаб...
Андромедыч отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, и хотел продолжить рассуждение на волнующую его тему, но Лара, чтобы избежать этого, поспешила задать вопрос:
– Так что там с портфелем?
– А черт его знает!
– Как это? – удивленно моргнула Лара.
– Мишка у меня его забрал.
– Мишка – это тот человек, который ухаживал за Эллиной? Начальник какой-то?
– Начальник, – фыркнул Свирский. – Подполковник КГБ! Хотя на тот момент, когда он с Элькой познакомился, еще мелкой сошкой был, лейтенантом особого отдела, это к шестидесятым он дослужился до крупных звезд...
– Кажется, они познакомились во время войны?
– Ну да. Мишка с Малышом вместе воевали. А Эллина, чтобы со своим ненаглядным повидаться, на все была готова, даже под пули лезть... Вот и ездила по фронтам с концертами, хотя это опасно было, сколько раз их обстреливали... – Он сокрушенно качнул головой и, достав бутылку, приложился к горлышку. На этот раз он выпил больше, но «закусывать» не стал. – Элька даже ранена была. В плечо, кажется. Перебинтованная и пела! Тогда-то Мишка в нее и влюбился.
– Но она не ответила на его чувства?
– Конечно, нет. Для нее один Малыш светом в окошке был! – В его голосе слышалась неприкрытая зависть. – И вот этого я никогда не понимал... Этой ее слепой любви! Вот неужели не видела, что он за человек? Пустышка! Мишка, если уж на то пошло, гораздо больше ей подходил. Пусть не красавец, как Малыш, но настоящий мужик, сильная личность...
– А почему вы отдали портфель именно ему, этому Михаилу? И когда это произошло?
