самочувствие тоже, а тут за ней еще увязался какой-то тип. Он следовал за Эллиной от самого театра, но не пытался приблизиться. Однако стоило ей свернуть в переулок, как преследователь прибавил шагу и стал ее нагонять.
Эллина, к ее собственному удивлению, не столько испугалась, сколько разозлилась.
– Если вы от меня не отстанете, – громко сказала она, – я вызову милицию. Пост за углом, а у меня есть свисток...
– Не нужно этого делать, Эллина Александровна, – откликнулся незнакомец.
– Откуда вы меня знаете? – спросила Графиня, развернувшись к мужчине лицом.
Тот повел плечом, давая понять, что это не имеет отношения к делу.
– С вами хочет встретиться один человек, – проговорил он.
– Какой еще человек?
– Ваш хороший знакомый, – туманно ответил он. – Если вы пойдете со мной, сможете увидеть его через пять минут...
– Никуда я с вами не пойду, – отрезала Эллина, – пока вы не скажете мне...
– Человек, пославший меня к вам, предполагал это, поэтому велел передать в качестве пароля вот что... – И мужчина, фальшиво и хрипло, но на чистейшем немецком пропел первый куплет старой детской песенки-считалки «Малышка Элла».
«Хайнц! – вскричала Эллина мысленно. – Мой Фон-Барон!» И без разговоров последовала за незнакомцем.
Он привел ее в маленькую полуподвальную квартирку в районе Арбата. Довел до двери и удалился. Эллина, толкнув незапертую дверь, вошла в помещение.
– Май либе! – услышала она счастливый возглас и тут же оказалась в объятиях Хайнца. – Как я рад тебя видеть...
Эллина обрадовалась ему не меньше. А еще ей польстило, что о ней до сих пор помнят...
– Я приехал в Москву ради тебя, – не скрывая волнения, выдохнул Хайнц.
– Как это мило... – заворковала Графиня, но фон Штайнберг приложил к ее губам указательный палец и заговорил сам:
– Я приехал не просто повидать тебя. Я хочу увезти тебя из Советского Союза. Нелегально. У меня есть такая возможность. Пока есть, поэтому времени на раздумья у тебя нет, ты должна принять решение прямо сейчас...
– Хайнц, – мягко сказала она, оторвав его палец от своих губ, – ты же знаешь, я не мыслю своей жизни без России... А если я уеду с тобой, то не смогу вернуться.
– Сможешь.
– Меня не впустят!
– Скоро тут все изменится...
Эллина хотела было возразить, но Хайнц не дал ей ничего сказать:
– Послушай меня, Элла. Внимательно послушай. Скоро германские войска вторгнутся на вашу территорию. Начнется война!
– Не говори глупостей, Хайнц, между нашими странами существует договор о ненападении...
– Договор будет нарушен! Уже существует план нападения и захвата ваших земель. Советский Союз не выстоит. Мы победим. Не спрашивай меня ни о чем, просто поверь...
– Кто победит, мы еще посмотрим, – тряхнула головой Эллина, в ней вдруг ни с того ни с сего проснулись патриотические чувства.
– Ладно, оставим это, – не стал спорить с ней барон. – Но война неизбежна. И это будет жестокая, кровопролитная война на вашей территории. Ты понимаешь, что это значит? Тебе придется пережить бомбежки, голод, холод, лишения... – Он взял ее лицо в свои ладони и, умоляюще заглянув в глаза, прошептал: – Уедем со мной. Я женюсь на тебе (проблем не будет, ведь ты же по национальности немка), и ты не только избежишь предстоящего кошмара, но заживешь наконец жизнью, достойной тебя... – Хайнц легонько коснулся губами ее виска. – Клянусь тебе, ты не пожалеешь, что уехала. Я сделаю все, чтобы ты стала счастливой...
«Если бы я могла стать счастливой без Малыша, – горько про себя усмехнулась Графиня. – Я осталась бы с тобой еще тогда...»
– Умоляю, – прошептал он, опускаясь перед ней на колени. – Соглашайся...
Эллина медленно покачала головой. На глазах ее выступили слезы, сердце колотилось так, что, казалось, сейчас пробьет грудную клетку, руки подрагивали.
– Я не могу, – сказала она. – Прости...
И, поцеловав Хайнца в лоб, выскочила за дверь. Фон Штайнберг что-то кричал ей вслед, но Эллина была в таком смятении, что не понимала значения немецких слов. Разум говорил ей, что она приняла неправильное решение, да и сердце, хоть и разрывалось от любви к Малышу, робко подсказывало Графине, что она еще об этом пожалеет. И единственное, чем Эллина себя успокаивала, – это мысли о том, что «пророчества» Хайнца не сбудутся и никакой войны не будет...
А ровно через пять месяцев, в июне сорок первого года, войска Германии без объявления войны пересекли границы Советского Союза...
Началась Великая Отечественная война.
Часть 5
Александр Данченко. Москва
Глава 1
«Хвост» Алекс заметил давно, но не отрывался – наблюдал за преследователем. Ему нужно было посмотреть, насколько профессионально его ведут. И вот теперь, когда стало ясно, что следят за ним очень толково, Алекс начал действовать. Он остановился у витрины спортивного магазина, делая вид, что рассматривает выставленные в ней велосипеды, а на самом деле изучал обстановку. «Хвост» топтался у ларька «Печать», и разделяло их всего пять метров. Расстояние смешное, но достаточное для того, чтобы оторваться. Дождавшись, когда на светофоре замигает желтый, Алекс сорвался с места и бросился через дорогу. Перебежав на другую сторону, он кинул взгляд назад. Как он и думал, «хвост» не успел за ним последовать. Пока он преодолевал заветные метры, загорелся красный, и автомобили сплошным потоком помчались вперед.
Алекс удовлетворенно кивнул и заспешил к станции метро, чтобы затеряться в толпе.
Спустившись в подземку, Алекс сел в первый подошедший поезд. Проехал остановку, выпрыгнул из вагона после того, как все вошли, и перед тем, как закрылись двери. Осмотревшись по сторонам и убедившись в том, что слежку за ним никто не ведет, Алекс уже без спешки пересек платформу и сел в поезд, следующий в обратном направлении. Доехав до нужной станции, он поднялся на поверхность и сразу же направился к телефону-автомату. Набрав номер и дождавшись, когда в трубке раздастся знакомое «слушаю», Алекс бросил:
– Серый, это я!
– Саня? – переспросил Сергей удивленно. – Ты в Москве?
– Только сегодня прилетел...
– По делам или?..
– Или, Серый, или, – ответил Алекс торопливо. – Сам же говорил, что батя захворал, вот я и примчался...
– Он всего лишь простудился, Сань, ничего серьезного...
– Знаешь, Серый, в таком возрасте...
Он тяжело вздохнул – Сережка и его отец были единственными близкими ему людьми, и Алекс очень ими дорожил. Особенно старшим Дубцовым. Наверное, потому, что знал, что тому осталось немного. Отцу (хоть он и был приемным, Алекс называл его папой) было уже восемьдесят девять, и в последнее время он часто болел, хотя держался молодцом, бодрился и никогда не признавался в том, что плохо себя чувствует.
– Ты где сейчас находишься? – поинтересовался Сергей.
– У метро «Динамо».
– Что ты там забыл?
