на пятый год растопили железные сердца в приемной комиссии. Я был зачислен. Естественно, такой возможности упустить я не мог, поэтому учился хорошо, стараясь изо всех, – другого выхода не было. По вечерам продолжал работать, чтобы иметь кусок хлеба, по ночам ломал зубы о «гранит науки». Через год обучения стал лучшим студентом потока, и мне предоставили комнату в общежитии. В институте я выучил несколько иностранных языков и подружился с очень «нужными» людьми. В общем, плацдарм к карьерному росту был подготовлен великолепно. Преподаватели восхищались мною, пророча хорошее будущее. Однокурсники же относились уважительно, посмеиваясь над моей провинциальностью. Здесь мне никто не завидовал, большинство учившихся со мной ребят были детьми дипломатов и не переживали за дальнейшее трудоустройство.
Атмосфера в институте была теплой и дружелюбной, люди собрались очень неглупые, знающие, чего хотят, и идущие к своей цели. Времени на интриги и различные гадости ни у кого не оставалось. Зато всегда находилось время на участие в самодеятельности, свойственной тогда студенчеству. Я поражался тому, насколько изменился, став студентом.
Изо всех сил я мстил своему угрюмому, застенчивому, молчаливому детству, от которого не осталось ни друзей, ни воспоминаний. В институте я участвовал в любом деле, открывая в себе различные способности и даже таланты, которых оказалось немало. Завел много друзей, знакомых, с которыми было приятно общаться.
Но главное, на третьем курсе обучения появилась она, моя будущая жена, Вероника. Это была настоящая любовь с первого взгляда. Правда, первый взгляд был обращен на Веронику, когда она была одета в огромную плюшевую бутылку водки, играя в институтском КВНе. Вихрь наших чувств закрутился с такой скоростью, что, не успев опомниться, мы поженились, основательно напоив добрую половину потока на свадьбе.
Дальше все понеслось еще быстрее. Я с отличием окончил институт и стал работать советником при одном из посольств в Москве. Вероника устроилась переводчиком-синхронистом при Министерстве иностранных дел. Это было престижно в то время. Мы очень любили друг друга и были несказанно счастливы.
Через пять лет после свадьбы счастье было дополнено рождением доченьки – Алиночки. К тому времени я уже скопил приличный капитал. После рождения Алиночки я впервые поехал к отцу, которого не видел до этого лет десять. Я поехал к нему, чтобы поделиться успехами, рассказать, чего я добился, показать фотографии моей доченьки и его внучки. Но отец встретил меня сухо, не разделив моих чувств. Он попросил прощения, в очередной раз сказав, что на все воля Божья, и поспешил в церковь. Как всегда, у него было очень много дел…
Через день я уехал, поняв окончательно, что не нужен ему. Его не интересовало, что я бросил все дела, чтобы поехать к нему и поделиться радостью, забыв о прошлых обидах. Он меня не видел и не слышал.
Все это немного омрачало мое счастье тогда. Но я не сдавался и все равно иногда звонил отцу. Я понимал, что он не слушает меня. Но когда слышал его голос, мне становилась легче. Наверное, оттого что отец жив и здоров. Такое странное общение было лучше, чем отсутствие его.
Не прекращалось все эти годы и мое общение с Богом. Я неустанно молился, благодаря Его за все, что он делал. Благодарил за ошибки и неудачи, за успехи и радости, за работу, за институт, за чудесную жену, за доченьку, за хороших друзей, за жизнь. Единственное, чего я не делал – это не ходил в церковь.
После рождения Алины я все же переборол себя и по воскресеньям вновь стал посещать церковь. Мне снова стало приятно там находиться, я вспомнил то, чему когда-то учился. Недалеко от дома, где мы жили, построили новую церковь Святой Троицы, которая очень полюбилась нам с Вероникой. Там мы и окрестили Алиночку, когда ей исполнился год.
Время шло, Алиночка росла. Когда ей исполнилось семь, Бог послал нам с Вероникой второго ребенка – еще одну дочку, которую мы назвали в честь моей матери Татьяной. Танечка была вылитая я, друзья даже удивлялись, как ребенок может быть так похож на отца. В то время я был уже довольно успешным предпринимателем и дела мои шли очень хорошо. Это позволило мне начать заниматься различного рода инвестициями. Позже это переросло в дело всей моей жизни – в создание международного благотворительного фонда.
Но когда родилась Танечка, до фонда было еще далеко, а пока по мере возможностей мы выделяли немалые по тем временам суммы денег на восстановление и реставрацию храмов. Конечно, часть выделяемых денег разворовывалась, но постепенно храмы восстанавливались, и я был рад, что занимаюсь правильным, полезным делом. Я не знал, как благодарить Бога за то счастье, которое он мне подарил.
Чтобы доказать Богу свою любовь, я решил посвятить жизнь благому делу – помощи другим. И начал с храмов. Занимаясь инвестированием различных проектов, я не забыл и про родной замерзший городок, где оставался отец. В результате моей нескромной помощи церковный приход маленького провинциального городка превратился в огромный храмовый комплекс, ставший лучшим в области. Но отец не оценил и этого. Поблагодарив, сказал, что они в этом не нуждались.
Не считая непростых отношений с отцом, все было замечательно. Дочки росли, Вероника цвела, состояние преумножалось. Казалось, счастье достигло высшей точки и замерло на ней, совсем не желая оттуда спускаться.
В один миг все оборвалось. Оборвалось внезапно, банально и навсегда. Автокатастрофа. Алиночка уже ходила в третий класс. Танечке исполнилось три года, и мы решили отметить ее день рождения на даче в выходные. Был теплый июньский день, жена взяла детей и утром поехала на дачу. Я должен был приехать вечером, оставались еще кое-какие дела.
Погибли все, Вероника и Танечка сразу, а Алиночка через день в реанимации. Их не спасли ни подушки безопасности, ни ремни, ни детские кресла, ни даже Бог. Чтобы избежать столкновения с лосем, вышедшим на проезжую часть, Вероника вывернула на встречную и не успела перестроиться обратно. Не пристегнутый ремнями безопасности водитель груженого КамАЗа, поднимающегося в горку, тоже не смог ничего сделать, скончался на месте.
– У меня нет слов, – промолвил я. – Примите искренние соболезнования, как отец маленького ребенка могу представить, что переживает человек, теряющий жену и детей. Хотя, думаю, представить это невозможно, иначе сойдешь с ума.
– Да уж, – ответил Говоров. – Но с ума я не сошел, хотя, наверное, это было бы лучшим выходом. После смерти Вероники и девочек моя жизнь закончилась. И хотя телесная оболочка еще функционирует, но души уже нет, она умерла. Я не живу, а существую, машинально выполняя каждый день минимальный набор действий, позволяющих жить организму и телу, но не мне. С момента аварии прошло уже больше пяти лет, а я до сих пор задаю Ему один и тот же вопрос – «За что?». Ответа нет, да и быть не может. Я не верю Ему и не верю в Него. В Него, в Бога. Он умер вместе с моей семьей, в тот же самый день. Да, Бог умер, как говаривал Ницше. А может, я просто убил его в себе. В первые дни после катастрофы я еще пытался спросить Бога, мол, как же так, неужели я заслужил это? После всего, что сделал. После восстановления десятков церквей и храмов разве я заслужил, чтобы у меня забрали семью? Где же логика, где любовь, где доброта? Или я был слишком счастлив, а это непозволительно простым смертным? Я был готов вынести любое испытание, но только не это. Это не испытание, это убийство, убийство верующей души и любящего сердца. Да, впрочем, к чему все это? Наверху все равно не услышат, а если и услышат, не ответят и не вернут мне семью. С того самого дня я разуверился в Боге, даже выбросил нательный крестик. Сделал это сознательно, спокойно, не в порыве злости. Просто понял, что не верю и верить не хочу. Я понимаю, случившаяся трагедия могла быть проверкой истинности веры. И значит, такая у меня слабая вера, раз сдался. Но, увы, ничего поделать не могу. Значит, слаб и готов ответить за свою слабость. Даже блестящее знание Писания и подлинное понимание его смысла не способны меня излечить. Не могу смириться с тем, что произошло. Единственное, на что я способен, не кончать жить самоубийством, хотя задумываюсь об этом очень часто.
– Да, Борис Олегович, – возразил я. – Но вы же продолжаете работать, занимаетесь великим делом – помогаете больным и нуждающимся, разве это не имеет смысла?
– Не знаю. А какой в этом смысл? Помогать больным, чтобы убивать здоровых. Работу я не бросил. Я давно достиг того уровня, что могу ничего не делать, а только получать дивиденды. У меня много молодых замов, которые делают все необходимое, правда, под моим контролем, но это не так сложно. Схема отработана годами. Дело всей жизни – мой фонд будет жить и без меня, без его создателя, вполне обходясь
