пуля. Только проснулся – и уже без сил падаешь спать обратно. Ты где?
– Уже освободилась, – зачем-то сказала она.
– Ну тогда приезжай…
– На фига?
– Да просто так. Жду тебя в номере, сейчас еще день белый, тетки цепляться не будут.
– Хорошо, – ответила она почти злобно. И было отчего злиться: глупо было и ехать, и не ехать. Такой бессмысленный теннис с самой собой. Если хочешь ехать, чего ломаешься? Если считаешь, что неправильно, чего едешь?
Через полчаса они сидели в баре, пили «Бейлис» и внимательно смотрели друг на друга, безуспешно пытаясь вычислить стадию отношений. У нее словно рухнула пелена, она снова видела перед собой постаревшего и ставшего более светским Никиту.
Улыбается точно так же. И руки похожие. Конечно, когда ухожены ногти. И одет небезупречно: не по годам ярко. Видимо, в его модели это считается шикарным. Почему-то Елене всегда приходилось ограничивать мужчин в расцветках одежды. Почему? Выбирала попугайских мужчин?
– Лен, Эйнштейн говорил, что проблемы не могут быть решены на том же уровне, на котором они были созданы. Ты меня мочишь – я защищаюсь… – сказал он, явно любуясь собой, – Но в результате ты на меня обижаешься, а я-то тебя прощаю!
– Да ты меня прощаешь потому, что это всё, что тебе по карману. Уйти совсем ты не можешь! Тебе ведь надо к сильной бабе приткнуться, как к источнику энергии! – отбрила она.
– Знаешь, один человек изобрел машину для бритья. Засовываешь голову в отверстие, и две бритвы начинают автоматически брить. Ему говорят: «Но ведь у каждого индивидуальное строение лица!» А он отвечает: «Так это только в первый раз!» Это, Лен, про тебя. Ты мужика встречаешь и бьешь ногой в пах, пока не сломается, а потом лепишь то, что удобно!
– Это когда что-то некондиционное попадается, а когда все качественно, ни бить, ни лепить не надо.
– А тебе качественное хоть раз попадалось? – съехидничал он.
– И не один. Просто я из него когда-то вырастала. Но чаще все же попадалось то, что с первого взгляда никуда не годится, – не осталась в долгу она. – Уже сразу не боишься нового облома. Только намекаешь: ну продержись еще немного, если я влюблюсь в тебя по самое некуда, я уже ничего не увижу.
– Слушай, но ведь в этот мой приезд все всмятку: загруженность, усталость. Тебе некогда послушать про мои дела, мне – про твои. Ты настолько самодостаточна, что я успеваю только кивать и поддакивать…
– Или пьяно зевать и находить время на малолетку!
– Я все слышу, помню и мотаю на ус. Когда нарываются – получают в ответ. У меня в номере цветы для тебя. Тебе приятно?
– Нет, противно…
– Почему?
– Не знаю. По сумме факторов…
– Знаешь ведь прекрасно, женщина тем дороже, чем больше денег мужик вложил в нее.
– И не только женщина. Здесь все симметрично…
– Слушай, нам ведь было классно тогда в постели, когда за записной книжкой заезжали! И все наши отношения должны определяться интонацией этой постели. У меня от всего того дня остался вкус той постели, я все время боялся его расплескать… – достаточно искренне признался Зябликов.
– Так боялся, что в помощь взял юную артистку, – захохотала Елена.
– Господи! Да не брал я ее, сам не помню, как оказалась. Ты ж знаешь, я и один быть не могу, и с кем- то быть не могу…
– А я вот выросла так, что и одна могу быть, и с кем-то. И то, и другое нравится, потому что сама себе стала нравиться. Я, когда с последним мужем разошлась, училась гулять одна по пустым ночным набережным, чтоб опять стать взрослой и самостоятельной. Брак ведь расслабляет…
– У меня не было брака, который бы расслаблял. У меня была жена вроде тебя, с такими не расслабишься… – угрюмо сказал Зябликов голосом побитого подростка.
Елена подумала, что своей обычной клоунской манерой он словно провоцировал: я – маленький мальчик, жду от тебя пинков, чтобы обвинять тебя в агрессивности. Она и соображать не успевала, как ловко отвечала на его грамотно выстроенный запрос. И, поймав себя на этом, сознательно пропустила возможность воткнуть шпильку и фальшиво ответила:
– Я буду бережней…
Но ему явно не понравился такой ход, он продолжил провокацию:
– Я бы тебя сейчас уговорил подняться в номер, но… Я такой умотанный, я – никакой…
Опять не уследила за собой и, скривив губы, заметила:
– И чего я срывалась с работы, если тебя сегодня даже нельзя употребить по прямому назначению?
Хотя на самом деле это было не так, ей просто хотелось его увидеть. И он обрадовался кинутому мячику и тут же сделал пас назад:
– А я не могу, когда меня так хамски пытаются завести одной кнопкой, как секс-машину. Я сам привык быть лидером в постели. Ты просто мужик по поведенческому стереотипу.
– То, что я мужик, мы уже слышали! Покажи, пожалуйста, подтверждающие это физиологические признаки, буду носить их с гордостью.
– Дело не в физиологических признаках. Дело в рисунке поведения.
– Не мути воду. Зачем ты меня позвал?
– Чтобы увидеться, дура.
– Увиделся, и что?
– И мне стало хорошо…
– Не ври… – Она подумала цинично, что, потрать столько же времени на окучивание Никиты – более молодого экземпляра того же вида, – не пришлось бы дискутировать о постели.
Правда, с Никитой она чувствовала себя гувернанткой, которой поручили еще и половое образование трудного подростка. А в усталом пропитом теле Зябликова были обаятельная потрепанность, многоопытность, звериная чуткость и более тонкая, хотя и более поверхностная душа.
И еще, в отличие от Никиты, жмущегося в угол, Зябликов всегда позиционировал себя в центр внимания. Он вел себя как пожилой несмышленыш, которого все обязаны любить и пропускать вперед.
Если его не пускали в центр, он воспринимал людей как высокомерных жлобов.
– Твои главные недостатки, Лена, то, что ты умная, циничная и самодостаточная.
– Кто бы спорил, Зябликов, что с глупыми, наивными и несамодостаточными проще… – хихикнула Елена. – Только несамодостаточные выбирают не тебя лично, а твой кошелек, твой статус или возможность зацепиться за тебя как за мужа, если ничего лучше нет. И при появлении лучшего варианта делают ноги.
– Подумаешь! Зато, пока не сделали ноги, чувствуешь себя человеком, а не подопытным образцом! – сказал Зябликов обиженно.
У него был комплекс президента: смотрите только на меня, верьте только мне, голосуйте только за меня. Когда осаживали, искренне обижался.
Елена вспомнила слова Карцевой:
– Вы в нем быстро разочаруетесь, он очень поверхностный…
– Вот что, опытный образец! Мне некогда разглаживать морщины на твоем усталом лбу. Посмотри, сколько молодых мальчиков ходит без дела. Если ты уже не можешь трахаться так, как они, – чтобы в любом настроении и при любой погоде – значит, компенсируй это чем-то другим: комфортом, временем, уважением. Я не могу иметь романтические отношения без постели, я сразу начинаю слишком отчетливо видеть героя во всех подробностях, которые половуха затуманивает… – сказала она безжалостно.
И подумала, что, конечно, у нее ничего к нему нет, иначе бы она такое не выговорила. Ей еще в школе говорили: не возражай мальчику; он тебе гадость сказал – фыркнула и гордо ушла. А она еще в школе отвечала так, что мальчик терял дар речи. Можно сказать, отточила жало.
