Белокурая. Какой впечатлительный! Надо быстрей встречаться, чтоб не было ложных иллюзий.
Никита. Ты вызываешь во мне непреодолимое сексуальное влечение…
Белокурая. Не верю в виртуальные влечения. Как говорят американцы: любовь – это химия.
Никита. Это у них – химия, а у нас по старинке – от бога!
Белокурая. Так химия и есть от бога. Почему одного хочешь до дрожи, а другого – никогда?
Никита. Потому что есть поля, которые до сих пор никому не понятны… а химия – это совершенно понятное явление…
Белокурая. Понятное во всем, кроме секса. Можешь описать половой акт химическими формулами?
Никита. Не могу. Ты, кстати, не подумай, что я – сексуальный маньяк.
Белокурая. Для маньяка ты слишком зажат и неиспорчен.
Никита. Я в прошлом спецназовец…
Белокурая. Вчера бы ты нам пригодился. Нас какой-то тип на Арбате побил…
Никита. И сколько вас было?
Белокурая. Я, муж и дочка.
Никита. А тип один?????
Белокурая. Ну мы ж необученные.
Никита. И муж тоже? В армии, что ли, не был?
Белокурая. Конечно.
Никита. При декоративном мужике надо носить в сумочке газовый баллончик или электрошок.
Белокурая. А совсем без мужа?
Никита. Лучше вечером сидеть дома. Так вас драка с мужем не помирила?
Белокурая. Наоборот. Подвела жирную черту… Я, правда, вдруг рассопливилась, прожурчала ему в телефон о вечной любви. Сейчас самой противно…
Никита. Не спешила бы с разводом. Как говорили у нас на войне: не торопись, а то успеешь.
Белокурая. Почему?
Никита. Это ценность, это тыл.
Белокурая. Я в ценностях лучше секу, у меня уже третий штамп в паспорте…
Никита. А у тебя в памяти твои мужчины остаются?
Белокурая. Остаются, но не списком. А выборочно. Прости, меня зовут поговорить.
Никуда не звали. Просто вдруг нестерпимо захотелось побыть совсем одной. Да и колено воспалялось и ныло. Что-то наврала главному, приехала домой, села к телевизору и начала смотреть все подряд.
…Утром категорически не хотелось просыпаться. Потом не хотелось варить кофе. Потом вообще ничего не хотелось. Но возможности выпасть в депрессию не было, и Елена позвонила Карцевой.
– Найдите на меня, пожалуйста, хоть полчасика. У меня полный обвал. Все ровно так, как вы сказали, и нет времени выходить из этого самостоятельно… – взмолилась она.
– Ясно… Приезжайте в половине третьего. Только у меня будет всего сорок минут! – сказала Карцева.
– Спасибо огромное!
– А пока примите ванну, сделайте маску, приготовьте что-нибудь вкусное. Короче, обласкайте себя, – посоветовала Карцева.
Елена честно легла в ванну, насыпав туда ароматной соли, намазала на лицо йогурт, но… все раздражало. И это не помогло. Хотелось плакать и бить носуду.
До половины третьего была уйма времени, и, отпросившись с работы, она начала расхаживать по улице, заходить во все подряд магазины, покупать и листать желтые газеты, гладить бродячих собак…
Когда заходила к Карцевой, было уже легче.
Кабинет показался совсем родным, и прежнее то небрежное, то раздраженное отношение к хозяйке сменилось потребительским – «сейчас она все как-нибудь устроит». Елена увидела в прошлый раз, что Карцева мастерски выпотрошила их отношения с Каравановым, и задним числом оценила ее профессионализм.
– Какие новости? – спросила Карцева и открыла тетрадь, в которой делала пометки во время визита к ним домой.
– Никаких… мы разводимся, – выдохнула Елена.
– А почему вы сказали «никаких»?
– Не знаю. Может, в том смысле, что это уже не вызывает у меня никаких ощущений… Как будто меня накрыли подушкой, – призналась Елена. – С одной стороны, кажется, что Караванов такой беспомощный… что он пропадет без меня. С другой – что появилась счастливая возможность избавиться от него. Словно мне его поручили, я его тащила, и вдруг все отвернулись, и я могу сбежать, и никто не видит, что я его бросила…
– Его затянувшаяся беспомощность связана с дефицитом заботы в детстве. И то, что он решился преодолеть эту проблему, как раз говорит о его попытке стать взрослым. Он не пропадет без вас, поскольку первый раз решился поискать опору в самом себе…
Стало обидно, что Карцева, вместо того чтобы утешать, оправдывает Караванова.
– То есть он подрос, а мне теперь из-за этого менять всю жизнь? – возмущенно спросила она.
– Вы сказали о нем так, словно это ваш пудель, вступивший в возраст полового ажиотажа. И сейчас удобней его кастрировать или отдать в собачий питомник… – нахмурилась Карцева.
– Пожалуй. – Елене стало очень неприятно, что ее поймали на пофигизме по отношению к мужу.
– Вы сами помогли ему подрасти. Он в детстве недополучил заботы. Видимо, родители в недостаточной степени отзывались на его радости, удовольствия, на проявления его собственной индивидуальности, на его разочарования собственными неудачами и ограниченными возможностями…
– Так они вообще эмоциональны как белые медведи…
– Ваш муж пытался добрать из вашего брака то, что недополучил в детстве. Пока вы жили вместе со свекровью, он словно не выходил в мир взрослых людей. Как только вы остались одни, перед ним встала задача занять место главы семьи. А это очень большая психологическая нагрузка… – спокойно говорила Карцева.
– Но ведь ему как раз показалось на деловых играх, что он в этой жизни может больше! – напомнила Елена.
– Возможно, может, но без вас… Вы не даете ему упасть и научиться подниматься. Вы его подхватываете… Вы точно так же подхватывали своих первых мужей. И дочь…
– Значит, я во всем виновата… – Елене опять показалось, что зря она пришла к Карцевой. – Мне кажется, у меня начинается депрессия… А мне нельзя останавливаться. Надо работать, ведь все на мне…
– Депрессия – один из главных способов справиться с потерей значимого объекта. Кроме нее, на этом поле существуют отрицание потери или ее значения и быстрая замена его новым объектом… Выбирайте, – улыбнулась Карцева, словно разложив все это перед ней на прилавке.
– То есть вы хотите сказать, что я могу сейчас начать страдать, а могу взять и найти новую игрушку?
– Именно. Все зависит от поставленной задачи…
– Но это как-то совсем бездушно… – скривилась Елена и показалась себе мышью, которой в лабораторных условиях вшили в зону удовольствия в мозгах электропроводок.
– Так ведь, мне кажется, вы пришли за облегчением психологического состояния, а не наоборот… Это не более бездушно, чем давать наркоз во время операции или аспирин при высокой температуре! – рассмеялась Карцева. – Со своей депрессией надо просто суметь построить коммуникацию.
– Мне хотелось ее перетерпеть… Потом я подумала, что вы сможете ее уменьшить. Теперь я слышу, что можно избавиться от нее, как от телепрограммы, переключив на другой канал…
– Вам это кажется странным?
– Душа обязана трудиться…
– А кто говорит, что нет. Но «боль» – это не труд. «Герой терпит боль» – лозунг тоталитарного государства, в котором запаздывает культура обезболивания… Запрет на осмысление боли – запрет на
