– То есть мы не едем двигать мебель? – удивился Никита.
– Сегодня нет.
– Жестоко. Но… справедливо…
Мужчины из-за соседнего стола расплатились и поднялись. Проходя мимо Елены, один вдруг бросился к ней.
– Ой, здравствуйте! Как приятно вас встретить! Вы меня не помните? Вы же у меня два года назад брали интервью в Самаре! – заорал он на весь ресторан.
– Здравствуйте! Помню, конечно! Как приятно вас видеть! – заулыбалась Елена, призывая усатого глазами подойти поближе и представиться, раз уж появилась такая возможность; но он стоял как колонна.
– Вы все в той же газете работаете? – спросил бывший интервьюируемый.
– Да. У нас увеличились тиражи. Отдел культуры начал выходить в другом формате. Будем рады вам на наших страницах, – говорила она, пытаясь вспомнить, кто же это.
И визитки, как назло, кончились. А ей всегда было лень с ними возиться. Сейчас вручила бы визитку усатому, он – свою. И дело в шляпе.
– Очень было приятно! Ну просто очень! – Интервьюируемый припал к ручке, и компания поплыла к выходу.
У самого лифта усатый оглянулся на нее, иронично улыбнулся и был таков.
«Что-то я совсем одурела! – подумала Елена. – Во как развод действует на немолодых женщин… Но как хорош!»
– Что за перец? – презрительно спросил Никита.
– Губернатор, – машинально ответила она, понимая, что он не знает ни одного губернатора ни в лицо, ни по фамилии; а статус как-то объяснит ему Еленину непривычную оживленность.
– Это которого посадить хотели? – важно спросил Никита: мол, мы в политике тоже кой-чего варим, естественно, попав пальцем в небо.
– Он самый, – ответила Елена, чуть не расхохотавшись.
Домой она его не пустила, попрощалась у подъезда. И, ох, как была права… Квартира без Караванова показалась сегодня совсем иной. Ее надо было разнашивать под себя, как новую обувь… Она еще обходила стул, на котором Караванов обычно сидел. Не бросала вещи на кресло, куда он привычно вешал пиджак. Не ложилась на его половину дивана… Она еще вела себя как служительница в доме-музее Караванова, сохранившем его дыхание.
…Утро не обошлось без сюрприза. Олечка встретила ее в дверях редакции и сказала:
– Тут из МИДа звонили, ваш телефон искали. Я дала домашний на всякий случай.
– Почему домашний? – напряглась Елена.
– Они просили домашний!
– Олечка, ну сколько раз говорить, мы ж тут не семечками торгуем, а информацией. Надо было узнать зачем, почему… И никакого домашнего, – расстроенно огрызнулась она и стала вспоминать, где и как перешла МИДу дорогу публикациями.
Вроде что-то писала о них жестко, но уже давно. С тех пор все в их кабинетах поменялись. Вот сейчас только не хватало разборки…
Раздраженно включила компьютер. Никита был тут как тут.
Никита. Привет.
Белокурая. Привет.
Никита. Можешь соврать, что рада меня видеть…
Белокурая. Тут у меня какая-то фигня. Звонили из МИДа, искали мой домашний телефон. Вроде я им давно не солила, а все равно неприятно.
Никита. И что?
Белокурая. Никит, я журналистом работаю. У нас всякие истории бывают.
Никита. Ну, это ерунда. Телефон можно всегда и по базе данных найти. Хотели бы, без звонка бы нашли. А у вас есть служба безопасности?
Белокурая. Да какое там! Два тупых амбала, сумасшедших отгонять. Бабулька-вахтерша и то круче их.
Никита. Я в последний раз растопил ее сердце. А если серьезно, как только начнутся проблемы, тут же давай мой телефон и переводи стрелки. Так и говоришь: позвоните по этому телефону, он все объяснит.
Белокурая. Интересно, что ты им объяснишь?
Никита. Все. А чего сам не объясню, армейского дружка позову. Приедут, сделают маски-шоу и все разметелят.
Белокурая. МИД они разметелят?
Никита. А им по барабану, что метелить. Главное, чтоб первыми начать. В драке побеждает не тот, кто сильней, а тот, кто бьет первым.
Белокурая. Глупости говоришь. Кстати, хотела предложить бывшему мужу погулять вечером. Потом поняла, что не обязательно гулять с законными мужьями. Теперь думаю, кого завести для прогулок.
Никита. Заведи собаку… или молодца из соседнего дома…
Белокурая. Собака – это серьезней, чем выйти замуж. Ответственности больше. Моя самая любимая собака умерла, я до сих пор ее вспоминаю.
Никита. Тогда молодца… его кончина не будет тебя так удручать… как и моя, впрочем.
Белокурая. Начинается?
Никита. Пытаюсь попросить прощения… в таком вот извращенном варианте. За то, что стал взбрыкивать…
Белокурая. Взбрыкивать? Теперь это так называется?
Никита. Лен, я буду рядом с тобой столько, сколько я буду нужен тебе…
Белокурая. Социалистические обязательства.
Никита. Если тебе так нравится… пусть будут социалистическими…
Белокурая. Профессионально обученный слежке герой с соцобязательствами.
Никита. Я не собирался следить… не говори глупости… Кстати, у меня началась жуткая ангина на ровном месте. Сижу и ничего не соображаю.
Белокурая. Моя психолог сказала бы, что это нереализованная агрессия, и я даже знаю на кого.
Никита. Глупости… Но говорить больно.
Белокурая. Попробуй закрыть глаза и представить себе лицо человека, которому тебе хочется все высказать.
Никита. Не получается. Да и потом «аська» для серьезных разговоров не подходит.
Белокурая. По-моему, когда больно говорить, только она и подходит.
Никита. Я так сильно устал… постоянная борьба по каким-то мелочам на работе, дома, с тобой… жить и дышать полной грудью не получается…
Белокурая. Хотела бы напомнить, что это я разъехалась с мужем в эти дни!
Никита. Знаю, что тебе сейчас нелегко… как я могу тебе помочь или хотя бы не мешать?…
Белокурая. Ты хочешь, чтоб еще и это я за тебя придумывала?
Никита. Я всегда с тобой… ты всегда… внутри меня…
Белокурая. Фотокарточкой на память?
Никита. Ладно, пошел работать. А то у меня тут такое творится: крокодил поет, бегемот стихи рассказывает… Пошел улыбаться коллективу, который хочется расстрелять из «калашникова».
Белокурая. Удачи в этом приятнейшем занятии.
Никита. Почему с такой издевкой?
Белокурая. Тебе ничто не мешает сказать: у меня огромное чувство вины и перед тобой, и перед коллективом. Чувство вины перед ними в данный момент больше, и я пошел его обслуживать.
Никита. Права и на этот раз.
Белокурая. Я всегда права. От этого часто бывает скучно.
Никита. Пока. Не хлопай дверью, пожалуйста…
