поняла, почему с сыном у него получается только язык спорта.
Снова оказались в постели, и пришли в себя только с рассветом.
– Мне надо ехать, – сказала Елена.
– Зачем? – удивился Гера. – Несколько часов поспим, позавтракаем, и я тебя отвезу.
– Нет, мне надо домоооооооой… – упрямо протянула Елена, – мне надо…
Не могла объяснить, почему надо. Но, как с Муркиным, отчетливо понимала, что не может просыпаться рядом с этим человеком. Не может и все… Раньше, до брака с Филиппом, ей это было как-то по барабану, и если партнер был хорош в постели, то автоматически годился и утром в кухне для завтрака. А сейчас словно с организмом случилось что-то странное, какая-то глубокая психофизиологическая перемена. Словно ей было душно рядом с ним, словно она боялась, что он за завтраком все испортит.
Да и что можно было делать дальше? Слушать про его несчастную жизнь? Для этого надо было иметь больший градус влюбленности, хотя бы как с Никитой.
С ужасом осознала, что раньше часто оставалась с мужчинами до утра не потому, что хотелось, а потому, что так это выглядело прилично и по формату тянуло на роман. А теперь она вправе себе сказать: нет у меня романа с этим парнем и не будет, только секс. Мне его жалко, он клевый… но это не дает мне возможности не услышать его фразу о битье женщин из ревности. Не потому, что я боюсь стать его битой женщиной, а потому, что из этой фразы слышно: «Я не уважаю женщин и если становлюсь им неинтересен, то мщу им за это». И после этой фразы все, кроме секса, было с ним уже неинтересно, бессмысленно и безжизненно. И вдохнуть жизнь в отношения с ним было так же невозможно, как вдохнуть жизнь в его квартиру.
И ведь забавно, еще лет пять тому назад увидела бы в нем хороший вариант: холостой, красивый, престижный, сексуальный.
– Ну почему мне завтра на службу? – возмущенно спросил Гера, восприняв ее «мне надо домой» как «у меня проблемы», а не как «ты мне не нужен на подольше». – Я вот не понимаю госструктуры! Если их волнуют люди на производстве, почему не издать закон об отпуске по влюбленности?
– Кто ж тогда работать будет в нашей эмоциональной стране?
– Так ведь за свой счет… А ты, я смотрю, после развода уже встала на крыло?
– Ага. Пользуясь твоей транспортной тематикой, скажу, что жила со своим последним мужем как в комфортной подводной лодке и вот только теперь выбралась на поверхность.
– А он?
– А тебе зачем?
– Да просто вы так лихо теперь с мужиками разбираетесь, не понятно, как вас удерживать… – Он потер лоб так, словно годами об этом думал.
– Да очень просто: отношением и тем, что плохим танцорам обычно мешает, – хихикнула она.
– Или деньгами вместо первого и второго.
– Да ерунда это. Деньги берут у того, кто ничего другого дать не может.
– Я, по-твоему, ничего другого дать не могу?
– Смотря кому.
– Ну тебе, например…
– Мне уже дал. Качественный секс.
– А больше ничего?
– Больше ничего. Я ведь тебе важна только тем, что мне столько же лет и меня зовут так же, как твою даму…
– Это так видно?
– Мне видно. Тебе – нет…
– Показать, что у меня есть? – вдруг спросил он торжественным шепотом.
– Давай. – Елена почему-то сразу представила себе какую-нибудь бабушкину икону или подвеску от царицыной серьги.
Он подошел к шкафу, покопался, достал книгу.
– Это я написал. Но я не ее собирался показать… – И снова нагнулся, копаясь на полках.
– Дай почитать, – вежливо откликнулась Елена, хотя меньше всего собиралась читать хоть одно предложение, написанное им.
– Это про экономическую модель Пиночета, – зевая, пояснил он и, вдруг прыгнув, наставил на нее пистолет с воплем: – Хенде хох!
Выглядело это так идиотски, что Елена даже не успела испугаться, а только отстраненно спросила:
– А у тебя лицензия-то есть?
– Не твое дело! – рявкнул расстроенный отсутствием эффекта Гера. – И вообще он из шоколада.
«Что с мужиками в этом возрасте делается! Просто беда какая-то…» – подумала Елена и сказала:
– Настоящий артист хорошо смотрится даже на сцене…
Гера подошел к зеркалу, покрутился перед ним с пистолетом, сказал:
– А по-моему, клево выгляжу!
Потом сделал зверское лицо, подошел, приставил к Елениному плечу повыше сердца пистолет и продекламировал:
– Следователь будет добрый: предложит сигарету, предложит жизнь. Сигарету можно взять, от жизни придется отказаться…
Это было уже слишком. Елена поднялась и стала натягивать одежду. И еще подумала, что ей неинтересно смотреть на то, как Гера одевается, как он пьет чай, как смотрится в зеркало… Вроде все при нем, а скучно.
Пошли раскапывать в снегу, которого навалило за несколько часов, его машину. Гера снова впал в тон массовика-затейника, начал сыпать байками и анекдотами, хотя все уже звучало фальшиво. Он был невыспавшийся, предвкушающий рабочий день и разочарование ночной партнерши.
«Надо было везти его к себе, а потом сразу выставлять, тогда было бы здорово… а так все вязнет в мелочах, подробностях и неточностях, – подумала она. – И все надо режиссировать, расставлять, контролировать… такой органичный в сексе и такой слон в общении…»
По дороге говорили друг другу общие слова. Потом у подъезда поцеловались как родственники, провожающие друг друга на самолет. И совсем без капли трепета…
С утра было ощущение тяжести, словно Гера выпил из нее всю энергию. Вроде нравился и вроде хотелось дистанцироваться. Было понятно, что, если терпеть его 24 часа, надо или полюбить, или повеситься…
Он позвонил на мобильный, когда пришла на работу, включила компьютер:
– Привет! Все нормально? Никаких проблем?
Тон был разухабисто-заботливый.
– Все классно. Только на плече, там, где был пистолет, открылась незаживающая рана…
– Это стигматы. Ты бы сразу предупредила, что ты святая, я бы не только пистолетом, ничем остальным тоже бы до тебя не дотронулся. Короче, я завтра улетаю. Позвоню… Когда-нибудь…
– Позвони… Когда-нибудь, – ответила Елена в тон, она ненавидела эти штуки: скажи, что я тебе нужен, что я ценен.
Скажу, но только спроси по-человечески! А если спросишь в манере: хочешь, я тебя осчастливлю, то бумеранг прилетит обратно. Сразу захотелось открытого нежного Никиту, а он уже и был на экране «аськи».
Белокурая. Привет.
Никита. Привет!
Белокурая. Как твои дела?
Никита. Пока от ангины так и не выздоровел. Сижу дома.
Белокурая. Ох, так ты дома… Значит, тебя не увидеть.
Никита. Ты снова за свои ехидные штучки… Представляю себе твои прищуренные глаза…
Белокурая. И, видимо, представляешь их без всякого интереса.
Никита. Сегодня всю ночь думал о том, что не могу тебе дать того, что ты ждешь от меня…
Белокурая. А я не жду того, чего не можешь. Жду того, что можешь… В моем возрасте это уже
